Одесская сага. Ноев ковчег. Юлия Артюхович (Верба)

потом из «Интернационала».

      – Так, значит? Мой репертуар тебя не трогает? Публика неблагодарная! А я, между прочим, агитатор с десятилетним стажем, – хмыкнула она, – и меня уже растрясло – вези аккуратнее, а то опять все треснет!

      Оставив бесполезные попытки разговорить возчика, она крепко уснула.

      Поздней ночью ее разбудил Юсуф. Спала она, как оказалась, с максимально возможным комфортом – под головой была свернутая попона, и он укрыл ее своей буркой.

      Юсуф молча указал ей на открытую дверь двухэтажного дома. Анька, прихрамывая, зашла.

      В большой комнате за накрытым столом она увидела Бориса и какого-то старика-татарина – возможно, хозяина дома.

      «Это ж две большие разницы», – усмехнулась про себя Аня: – Боря был одет совершенно по-другому, исчезло загнанное выражение его лица, взгляд поменялся на фирменный изучающе-масляный. Перед ней снова сидел хозяин жизни.

      Она поздоровалась, Борис молча кивнул, а старик никак не отреагировал, встал, что-то сказал по-татарски Борису и молча вышел.

      – Садись, дорогая Аннушка, угощайся, не сердись на хозяина, у них свои порядки, – согласно им, не пристало женщине сидеть за одним столом с мужчинами, но отказать он мне не может, поэтому решил оставить нас наедине.

      Аня не заставила себя долго упрашивать, присела к столу и молча накинулась на еду. После госпитальной кухни и долгой дороги накрытый дастархан одним своим видом вызывал дикое желание съесть все и сразу.

      – Ну, давай, рассказывай, – наконец через время обратилась она к Борьке.

      – Ты прожуй сначала. Это я тебя буду спрашивать, – хмыкнул он. – Совсем одичала в своем госпитале. Не спеши, не отберут.

      Анька демонстративно отодвинула тарелку:

      – Хватит, пожалуй.

      – Что у меня дома случилось? – спросил сразу он.

      – А ты что, вообще ничего не знаешь? – удивилась она.

      – Ты можешь объяснить?

      Из его наводящих вопросов стало понятно, что Боря вообще ничего не знает о судьбе своей семьи: почему и за что, за какие именно дела расстреляли отца и брата.

      Когда Аня рассказала все, что знала, он надолго погрузился в угрюмое молчание и будто бы окаменел.

      – Сдали, суки… узнаю кто – убью…

      – Что сдали-то? – удивилась Аня. – Ну крутил твой папаша гешефты, мутил что-то из армии налево, вся Молдаванка знала. Но чтоб так зачистили – удивительно… Сильно надо было навредить. Ты сам хоть знаешь, что это могло быть?

      Но Боря не отвечал на вопросы Ани, не реагировал ни на старика-хозяина, который несколько раз заглядывал в комнату, ни на женщин, что прибрали стол и принесли новую порцию чая.

      Аня поняла – сейчас его лучше не трогать, надо просто ждать.

      В ожидании она, осоловев от жирной еды, задремала на подушках, валявшихся здесь повсюду.

      Разбудил ее Борис. В руках у него было два стакана, оба почти полные:

      – Помянем моих, – не то попросил, не то приказал он.

      Аня хотела что-то