Качели. Геннадий Николаевич Седов

она. – Держим ровно семь минут. А то на всю жизнь останешься рыжим.

      Как она любила его в эти минуты! Как бесконечно полно ощущала себя женщиной!

      Косила крем глаза в открытую дверь кухоньки: там пыхтел на столе объятый паром старый астматик, мамина кофеварка. Неслась вытирая находу руки выдернуть шнур: не работали ни регулятор, ни выключатель: Валя пробовал починить и бросил, не разобравшись.

      «Сейчас вымоем голову, – говорила себе, – высушимся под феном и сядем пить кофе. Проигрыватель включим, Валя расскажет что-нибудь интересное. Ласк, к сожаленью, не предвидится, у нас сегодня законный перерыв».

      8.

      Задело по-настоящему, когда после успешной защиты диссертации и последовавшего за этим банкета на сорок персон (без неё) Кицис, явившись, оповестил: в следующий понедельник улетает в отпуск на болгарские «Золотые пески». Удалось с помощью доброй старой знакомой из Театрального общества перехватить неиспользованную кем-то «горящую» путёвку в Дом творчества работников культуры Болгарии, место, говорят, замечательное, есть собственный пляж и даже фуникулёр с моря и обратно. Не одолжит ли ему Ксюша свою фирменную спортивную сумку? С ней ему будет удобно ходить на пляж. Она ведь всё равно сейчас ею не пользуется.

      О её существовании ни звука. Недоумевал не встретив восторга с её стороны. Ведь такое, в сущности, приятное событие: наконец-то он сможет по-настоящему отдохнуть (Принципиально проводил отпуск, без семьи, это было ненарушимое правило существовавшее все годы, что он был женат, никто не смел на него покуситься, включая любовниц. Каждая очередная Пенелопа должна была ожидать отдохнувшего Одиссея дома, за прялкой).

      Она проглотила тогда молча очередную пилюлю. Но что-то неотвратимо зрело в душе – протест, злая решительность: хватит! Хватит пресмыкательства и унижений! Она не прислуга, у неё есть человеческое достоинство, второй Женечкой она не будет!

      Знала его к тому времени вдоль и поперёк. О привычках, странностях, о болезни, которая на самом деле существовала. Это произошло в первые месяцы близости у неё на квартире после бурных ласк на скрипучей тахте, когда он полез через неё освежиться под душем. Почувствовала неожиданно: Валя как-то странно потяжелел, обмяк. Обмерла привстав: у него было белое как мел лицо, бессмысленные закатившиеся глаза. Стиснув зубы он мычал, дико, по-животному.

      Она схватила его за плечи, стала трясти, повторяла в ужасе:

      – Валюша милый, что с тобой? Валечка, очнись! Ты меня слышишь, Валюша? Нe молчи, пожалуйста, ответь!

      Он её не узнавал, рвался из рук, сползал на ковёр. Его жутко трясло точно в лихорадке, на губах пузырилась пена…

      В доме не было телефона, ближайший телефон-автомат находился в конце улицы. Кинулась полуодетая к соседке на первом этаже, врачу-педиатру районной поликлиники, застучала в дверь спящей квартиры. Когда они влетели вдвоём в её комнату Валя ещё извивался голым на полу, громко стонал. Первое, что сделала соседка, схватила со стола чайную ложку