Качели. Геннадий Николаевич Седов

аккуратный горбик.

      Она прилетела из Москвы, где жила в последнее время, после того, как окончился срок её камчатского контракта, и ей разрешили согласно существовавшим льготам для ветеранов освоения Севера и Дальнего Востока покупку кооперативной квартиры в столице и московскую прописку.

      Несколько дней они провели вместе в осиротевшей квартире. Отчим замкнулся в себе, молчал. Уходил покурить на кухню, долго не возвращался. Тётя раздражала его. Лезла с советами, всюду совала свой нос. Привезла портативный радиоприёмник «Спидола», ловила по ночам лёжа в ситцевой сорочке на кровати вещавшие по-русски еле слышимые в треске и рёве глушителей западные радиостанции: «Би-Би-Си», «Голос Америки» и «Свободу». Утром, за завтраком, пересказывала содержание бесед любимых радиообозревателей Бориса Парамонова и Анатолия Максимовича Гольдберга.

      – Как тебе нравится, дитя? – обращалась к Ксении. – Мы, оказывается, собираемся бросить на Израиль атомную бомбу. Ради кого, спрашивается? Ради этого бандита Насера? Слышала, он перекрыл евреям выход в Красное море. Не понимаю, почему молчит Америка. Это же настоящий разбой!

      Была отчаянная сионистка, восхищалась успехами Израиля, повторяла имена Голды Меир и Моше Даяна. Призналась: появись хоть малейшая возможность, немедленно бы туда уехала, не задумываясь.

      Отчим как-то не выдержал, бросил в сердцах:

      – Вы бы всё-таки, Беата Львовна, не очень тут антисоветчину разводили.

      – Антисоветчину?

      Тётя смотрела на него во все глаза.

      – А то нет.

      – Да об этом сейчас на каждом углу говорят!

      – Пусть говорят кому не лень (Впервые после похорон побрился, лицо заострилось, помолодело) А Ксении нечего мозги засорять. Ей не в Израиле жить.

      Чиркал нервно спичкой, закуривая очередную сигарету.

      – Не видите разве, что творится? Пришьют политическую статью, и крышка. Жизнь кувырком…

      Тётя отгоняла ладонью дым, задумывалась.

      – Может, вы и правы. Я всегда была немного этой самой, эсеркой.

      Слушать западные «радиоголоса» не перестала, но от комментариев в компании уже воздерживалась.

      – Нет-нет, – бормотала у газовой плиты на кухне, – что-то с нами всё-таки происходит…

      Совершенно не умела готовить, благородные её порывы покормить безучастно слонявшихся по дому Ксению и отчима заканчивались плачевно: еда сгорала, супы бурлили и уходили, кастрюли опрокидывалась на пол.

      – Надо же быть таким уродом! – кляла себя тётя нарезая в очередной раз привезенные из Москвы колбасу и голландский сыр.

      Несколько раз они выбирались вдвоём из дома, бродили по летнему Мурманску, на редкость солнечному, тёплому, с необыкновенным изобилием цветов – на городских клумбах, в домашних палисадниках, на балконах. Заходили в универмаг с полупустыми полками, в «Океан» торговавший консервами и мелкой рыбёшкой. Шли не торопясь к порту, смотрели,