Качели. Геннадий Николаевич Седов

у вас что-то горит, – обронила она.

      – Боже! – тётя устремилась на кухню. – Я же готовлю утку с яблоками! Подожди минуту…

      Она откинулась на спинку дивана, закрыла глаза. Кружило пространство, её слегка подташнивало.

      «Куда подевался твой друг?» – послышался голос тёти. Появилась облизывая ложку в дверях, присела.

      – Кажется, что-то получается… Что произошло, скажи? Я вижу, ты не в себе.

      – Он уехал.

      – Уехал? – тётя захихикала. – Что значит уехал? Куда? Зачем?

      – Домой. Так было нужно. Пожалуйста, давайте о чём-нибудь другом.

      – Интересный номер. А как же волжский круиз, билеты? – тётя запнулась. – Хорошо, хорошо, молчу!

      Ужинали копчёной колбасой, шпротами и сыром: утка оказалась наполовину сырой, наполовину обуглилась, яблоки отсутствовали, тётя впопыхах забыла их положить.

      – На Камчатке я для себя ничего не готовила, – оправдывалась разливая по чашкам кофе. – У нас в тресте была хорошая столовая, можно было брать обеды на дом. Очень удобно. Налить тебе сливок?

      – Да, пожалуйста.

      «Чем будет, господи! до отплытия теплохода двое суток!».

      Не могла вообразить, что поплывёт по Волге одна. в таком состоянии. Сдать билеты, вернуться домой? А что толку?

      В битве за волжский круиз тётя совершила гражданский подвиг. Потолкавшись в туристских агентствах и осознав полную безнадёгу чего-либо добиться, отправилась в парикмахерскую. Сделала шестимесячную завивку, покрасила ногти («Представляешь, детка? Бабуля из оперетты»), двинулась во всеоружии в министерство морского и речного флота, где, по слухам, работал важной шишкой бывший сослуживец по камчатскому рыбному тресту. Пробилась сквозь строй секретарш в служебный кабинет, заставила шишку вспомнить о знакомстве, а когда тот попробовал деликатно выпроводить её за дверь, объявила, что ляжет сейчас на пороге и пусть её, камчадалку и пенсионерку, разобьёт на его глазах паралич…

      – Видела бы ты его физиономию, дитя! – вспоминала об авантюрном визите тётя. – Тут же написал записку в служебную кассу, проводил до лифта… Кстати, очень видный мужчина…

      Она думала неотрывно о случившемся в Южном. Что с Офелией: жива, нет? Жаль было соперницу. В любом случае она была частью Валиной жизни, матерью его детей. Разумеется, делала все возможное, чтобы их разлучить. А какая женщина на ее месте вела бы себя иначе? Гадиной, однако, не была, упрекнуть её в низости приёмов казалось несправедливым. Спокойно ведь могла прибегнуть к испытанному методу. Настрочить жалобу библиотечному начальству, направить письма под копирку в нужные инстанции от лица возмущённых соседей. Так, мол, и так, разбивает семейную жизнь, сеет разврат. Непременно бы отреагировали. Вызвали в директорский кабинет на «ковёр», устроили баню, а то, глядишь, и с работы попёрли. Государство ревниво оберегало здоровую советскую семью, безжалостно боролось с «аморалкой»…

      После ужина тётя включила телевизор. Изображение прыгало, по