Шах и мат. Марк Максим

торопливо сказал:

      – Мы уволили согласно распоряжению все неблагонадежные элементы. Подозреваемые в сочувствии коммунизму занесены в черные списки. В расчетных книгах сказано, что они не рекомендуются для работы на каком-либо другом заводе в Америке.

      Палец миллиардера остановился на одном имени.

      – Почему была уволена вот эта мисс… как ее… конторщица Мэри Браун?

      Лицо управляющего снова приобрело пурпурный оттенок заката солнца, а затем побледнело:

      – За дерзость, сэр, за неисполнение приказаний.

      – Так. А вот этот рабочий, как его… с иностранной фамилией.

      – Он выразил, сэр, сочувствие русским рабочим и их методам…

      Управляющий вновь был прерван мановением пальцев.

      – Хорошо, хорошо, достаточно… Назовите мне подозрительных рабочих и живее. Не пытайтесь уговорить меня, что у вас на заводе исключительно кроткие овечки.

      Управляющий поднял глаза к потолку… Он подумал и вспомнил, что уловил еще вчера насмешливый взгляд негодяя из котельного цеха. И этот взгляд относился определенно к его, управляющего, личности.

      – Том Грэди, сэр, – сказал он без заминки.

      – Возраст?

      – 32 года.

      – Время службы?

      – Два года.

      – Откуда?

      – Миссисипи сэр. Работал на плантациях и…

      – Довольно. Вы можете идти.

      Управляющий повернулся, но был вновь остановлен.

      – Вы знаете мой принцип?

      – Я, сэр…

      – Довольно. Я могу изложить его в двух словах: «Одной или двумя, или тысячью жизней больше или меньше – неважно, важен дивиденд».

      – О, сэр…

      – Довольно. Вы можете идти.

      За дверью управляющий вытер пот со лба с помощью довольно подозрительного платка и сказал самому себе:

      – Я питаю уважение к личности столь всемогущей, как мистер Хорлэй. Когда я подумаю, что у него в распоряжении столько денег, сколько не было у моих предков за тысячу лет – я проникаюсь еще большим уважением. Но…

      Управляющий поднял палец и показал его самому себе:

      – Имя, данное ему, не напрасно дано: «Акула». Лучше нельзя было бы его окрестить, если даже над этим ломали бы головы все президенты, начиная с Вашингтона.

      Он покачал головой и пошел к выходу. Голова его продолжала покачиваться: управляющий размышлял, ибо в свободное от надзора время он любил пофилософствовать. Во все остальное время он наблюдал за рабочими и почитал хозяев.

      Изречение, столько поразившее управляющего, не было единственным изречением мистера Хорлэя. Акула Хорлэй был человеком одаренным и четверть часа спустя он изрек второе:

      – Убийцу найти легче, чем это кажется сыскному отделению Нью-Йорка, – сказал Акула Хорлэй человеку средних лет со странными глазами, из которых один был серый, другой карий, а оба вместе носили выражение такого беспримерного плутовства, что при одном взгляде этих разноцветных глаз люди хватались за боковой карман в полной уверенности, что он вырезан,