Блеск и нищета русской литературы (сборник). Сергей Довлатов

делать, если ты художник слабый?

      Учиться в Лондоне, Берлине или Риме?

      Что делать, если не хватает славы?

      Жениться на известной балерине?..

      Личная жизнь героя многогранна:

      …Она меня за жадность презирает,

      поэтому-то я с другой живу.

      Когда моя жена белье стирает,

      я повторяю, глядя на жену:

      «Ты женщина. Ты любишь из-за денег.

      Поэтому глаза твои темны.

      Слова, которыми тебя заденешь,

      еще людьми не изобретены…»

      В общем, сказ, ирония, подвох… Изнанка пафоса… Знакомая традиция, великие учителя. Ломоносов, Достоевский, Минаев, Саша Черный, группа Обэриу… Мрачные весельчаки обериуты долго ждали своих исследователей. Кажется, дождались (Мейлах, Эрль). Дождется и Уфлянд. Я не филолог, мне это трудно…

      Повторяю, Уфлянд человек загадочный. Порою мне кажется, ему открыт доступ в иные миры. Недаром он так любит читать астрономические книги.

      Все говорят – экстраверт, интроверт. Экстраверт – это значит – душа нараспашку. Интроверт – все пуговицы застегнуты. Но как часто убогие секреты рядятся в полиэтиленовые одежды молчаливой сдержанности. А истинные тайны носят броню откровенности и простодушия…

      Семейная драма Уфлянда тоже неординарна. Жена его, добрая милая Галя, попрекает мужа трудолюбием:

      – Все пишет, пишет… Хоть бы напился!..

      Мало кто замечает, что Уфлянд – рыжий. Почти такой же, как Бродский…

      Может, вылепить его из парадоксов? Веселый мизантроп… Тщедушный богатырь… Не получается. Две краски в парадоксе. А в Уфлянде больше семи…

      Помню, сижу в «Костре». Вбегает ответственный секретарь – Кокорина:

      – Вы считаете, это можно печатать?

      – Вполне, – отвечаю.

      Речь идет о «Жалобе людоеда». Молодой людоед разочарован в жизни. Пересматривает свои установки. Кается:

      Отца и мать, я помню,

      Съел в юные года,

      И вот теперь я полный

      И круглый сирота…

      – Вы считаете, эту галиматью можно печатать?

      – А что? Гуманное стихотворение… Против насилия…

      Идем к Сахарнову (главный редактор). Сахарнов хохотал минут пять. Затем высказался:

      – Печатать, конечно, нельзя.

      – Почему? Вы же только что смеялись?

      – Животным смехом… Чуждым животным смехом… Знаете что? Отпечатайте мне экземпляр на память…

      Почувствовал я как-то раз искушение счесть Уфлянда неумным. Мы прогуливались возле его дома. Я все жаловался – не печатают.

      – Я знаю, что нужно сделать, – вдруг произнес Уфлянд.

      – Ну?

      – Напиши тысячу замечательных рассказов. Хоть один да напечатают…

      Вот тут я и подумал – может, он дурак? Что мне один рассказ! И только потом меня осенило. Разные у нас масштабы и акценты. Я думал о единице, Уфлянд говорил о тысяче…

      Наконец-то появилась эта книжка[2]. Двадцатилетний труд легко умещается на ладони… И в стандартном почтовом конверте. Пошлю друзьям во Францию… Увидит ли ее сам автор? (Он живет в Ленинграде.)

      В конце же, цитируя

2

Первая и единственная в то время книга стихов Владимира Уфлянда: «Тексты 1955 – 77». Анн Арбор, «Ардис», 1978. (Ред.)