Блеск и нищета русской литературы (сборник). Сергей Довлатов

и растерянно пыхтя своей неизменной трубкой, Дар говорил:

      – Так уж, знаете ли, получилось… Сам удивляюсь… Подлостей я вроде бы не делал… Может, разгадка в том, что я был беспартийным, видных постов и должностей не занимал… Да и писал-то в основном для детей… Кажется, меня просто не заметили…

      Честному старому писателю было неловко за свою относительно благополучную творческую молодость, хотя и ему доводилось быть объектом проработок, хранить в столе неприемлемые для издательств рукописи, вступаться за невинно пострадавших и долгие годы ходить в «идейно чуждых» авторах. Не случайно Давида Дара удостоили своей привязанности и дружбы Анна Ахматова и Михаил Зощенко, которые тоже, кстати сказать, избежали ссылок и тюрем…

      Много чего говорили о нем.

      А он был (и слава Богу – есть) – настоящий писатель. И больше никто.

      Этого достаточно.

      Сегодня мы публикуем…»

      И так далее…

      Речь шла о поразительном, невыносимом, странном человеке.

      У него была смешная и даже вызывающая фамилия. Вернее, псевдоним – ДАР. История псевдонима такова. Человека звали Давид Яковлевич Ривкин. Инициалы – Д. Я. Р. Сначала он так и подписывался – ДЯР. Затем все стали называть его Дар. И это правильно.

      Была даже такая эпиграмма:

      Хорошо быть Даром,

      Получая даром

      Каждый год по новой

      Книжечке Пановой!..

      Короче, напечатали мы его прозу. Я написал Давиду Яковлевичу любезнейшее письмо.

      Получаю ответ:

      «Дорогой Сережа! Был очень рад вашему дружескому письму. Но:

      1. Впервые за 70 лет своей жизни я прочитал, что я многоуважаемый! И что все, написанное мною, – „превосходно“.

      Этот гнилой аппендикс вашей ленинградской благовоспитанности – отметаю.

      2. Не следовало корить меня за грамматические ошибки. Ибо, во-первых, – это результат законного старческого маразма. Во-вторых, я с юных лет борюсь против высшего (а также – среднего) образования. В результате чего лучшие молодые писатели (мои друзья и воспитанники) были выгнаны из средней школы, не достигнув шестого класса. Скажу вам честно – Фолкнера я люблю не только за его абсолютную грамотность.

      3. Читающая публика в России знала меня не только как мужа Веры Пановой и отчима Бори Вахтина. Даже Володя Марамзин узнал меня только благодаря книжке моих рассказов лет за десять до того, как подружился с Борей Вахтиным. И в первом издании „Краткой литературной энциклопедии“ ничего не сообщается ни о моих женах, ни о моих пасынках. Ничего не сообщалось о моих родственных связях ни в газете „Известия“, разоблачившей меня как космополита, ни в Постановлении Ленинградского обкома партии о моих сказках. Речь повсюду шла только обо мне как о писателе (ненастоящем, в этом они с вами разошлись). А в журнале „Вопросы литературы“ вы могли бы прочитать, что Корней Иванович Чуковский в 66-м году называл меня „замечательным писателем“, не зная того, что я – отчим Бори Вахтина и муж Веры Пановой. И это я пишу вовсе не для того, чтобы подтвердить его оценку,