Девятный Спас. Анатолий Брусникин

слева, где в чулане была заперта наскоро сысканная кормилица.

      – Повивальня?

      – Как велено…

      Карла приподнял один из больших шелковых платов, которыми для чистоты и нарядности были накрыты пристенные скамьи. Увидев неловко вывернутую ногу в пеньковой чуне, Автоном Львович скрипнул зубами.

      – Успел уже?

      – Дык ты, боярин, сам наказал: как окончится, бабу придушить.

      Это верно, так и Софье было обещано, для ее государевниного спокойствия. А все ж поторопился Яха! Царевнино спокойствие ныне для стольника было дело десятое.

      Он показал на другую дверь:

      – Сестра там? Видела?

      – Заперта. Когда я ей говорил – голосила, а так тихо сидела.

      К княгине Авдотье стольник заглянул на самое малое время. Кое-как укрепил ее, бледную, от страха трясущуюся. Мол, самое трудное впереди. Сиди пока, жди. Скоро скажу, чего делать. И прочь от нее, дуры слезливой, прочь. Дверь опять на засов закрыл.

      – Что дальше? – бестрепетно спросил Срамной. Такому прикажи благоверную правительницу вслед за повивальней придушить – не дрогнет. Яхе – что царевна, что мяса кусок. Был бы хозяин доволен.

      – Жди, – сказал карле Автоном.

      Сердце у него прыгало, мысли тоже.

      Решать надо было. Быстро. А ошибешься – сам пропадешь и маленького Софрония погубишь… Хотя, может, и не Софрония. Это еще сообразить надо.

      Опять он стоял перед зеркалом. Глядел на себя, ибо ни от кого иного подсказки все одно не будет.

      Сбоку, на стене, бился и трепетал огонек свечи, и от этого лицо в зеркале представало то темно-пятнистым, будто у полуразложившегося мертвяка, то золотым, как у латинского бога Юпитера, что отчеканен на кубке, который недавно поднесли правительнице цесарские послы.

      Выбор у ближнего стольника был примерно такой же: либо в гроб пасть, либо на гору Олимпий взлететь.

      Обычный слабый человек при полном крахе всего тщательно продуманного предприятия теряется духом и гибнет.

      Человек особенный, настоящий, не сдается никогда, ибо знает, что всякое поражение можно обратить в победу. Если воз, на коем ты ехал, перевернулся вверх тормашками, встань с ног на голову и ты. Погляди на дело противуположно.

      Что бы мог получить ближний стольник Зеркалов от Софьи, если б все по ее вышло?

      Пожаловала бы окольничьим, ну вотчинкой бы одарила. Большого хода Автоному не вышло бы – Васька Голицын не потерпел бы. Он ведь, черт гладкий, сразу примчался б, как только нарышкинскому мятежу конец. И царевна его простила бы, она Ваське всегда прощает. Тем более он ныне не просто полюбовник, а ее дочери отец.

      Так или иначе, власть существующая на благодарность шибко щедра не бывает. Потому что привыкла быть властью. Куда обильней может наградить власть новорожденная, робкая, в себе не уверенная. Ничего не пожалеет для человека, который поможет ей на ноги встать.

      Додумать до сего места было самое трудное. Дальнейшее прыткий ум Автонома Львовича скорехонько выстроил.

      Бочки с золотом Петру выдать – это обязательно. Такое великое подношение сторицей вернется.

      Второе: