Девятный Спас. Анатолий Брусникин

недовольно покачал.

      – Нет, так негоже. Царевнина колымага посередке встанет. Ну-ка, вы двое, телегу вперед отгоните, шагов на полста. А вы тут оставайтесь.

      Сам тоже остался. Когда убедился, что передней повозки по темноте уже не видно, велел обоим караульным рядом встать. Одному поправил пояс с саблей. Другому – шапку.

      – Глядите в оба, братцы. Преображенцы потешные с Троицы налетят – шутить не станут.

      Чернобородый стрелец, на полголовы выше немаленького стольника (в Стремянной полк только богатырей берут), пробасил:

      – Цыплята они, мелюзга петровская. Плюнуть да растереть…

      Для наглядности и правда плюнул – на бородище повисла нитка слюны.

      Автоном ему ласково рот вытер, да и зажал ладонью. А другой рукой воткнул в сердце нож.

      Ко второму караульному сзади из тьмы подкатился Яха, ударил в какое-то такое место, что детина и не пикнул.

      Бердыши стольник подхватил, чтоб, упав, не брякнули. А в остальном шуму вышло немного. Опять же на улице, по ту сторону двора, целая сотня топотала, оружьем гремела.

      В общем, почин вышел хороший. Спешить только надо было.

      Икону в плоском кипарисовом коробе Автоном вынул непочтительно, даже не перекрестившись. Не до того.

      И скорей вдоль забора, к передней повозке.

      Там тоже быстро управились, в два ножа.

      Перед тем как сунуть короб под рогожу, к бочкам с золотом, Зеркалов все-таки не удержался, слюбопытствовал. Что за Спас такой? Ведь отдашь Петру – больше не увидишь никогда.

      Открыл створки, и во тьму будто пролилось тихое сияние.

      Светлый Спасителев Лик глядел на Автонома Львовича ясными мерцающими очами – строго, а в то же время и жалостливо, будто прозирал всю дальнейшую стольникову судьбу и заранее ей печалился.

      Зеркалов заежился от побежавших по коже мурашей, побыстрей захлопнул ставенки. Богу Божье, а нам, грешным, свое.

      – Трогай!

* * *

      Они выехали из Воздвиженского в кромешной тьме. Не шляхом, а проселком, что вел через поле к дальнему лесу. Автоном правил колымагой, Яхе доверил драгоценную телегу, где и злато, и Спас.

      Расчет у Зеркалова, как обычно, был в несколько ступеней, с лишним бережением.

      Верней всего хватятся повозок не скоро, а если и хватятся, то решат, что ближний стольник по царевниному наказу увез куда-то икону с казной. Мертвецов Яха за ноги в бурьян утянул, скоро не сыщутся.

      Софья, если верить Срамному (а он в таких вещах толк знает), очнется не скоро и будет слаба-слабешенька. Пока сообразит, что ее обворовали, все самое драгоценное увели, – это еще сколько времени пройдет. Что ей останется делать? Только в Москву поворачивать.

      Но всех этих соображений Автоному Львовичу показалось мало.

      А что если быстро хватятся?

      Или Софья в себя придет, станет звать, а нет никого? Да всполошится, да погоню отрядит?

      Или под разъезд угодишь? Меж Воздвиженским и Троицей, ночь-не-ночь, много дозоров шастает, с обеих сторон. В таком большом деле на авось нельзя.

      Все