Девятный Спас. Анатолий Брусникин

да откуда у тебя, Автоноша, кровь на рукаве? К полудню проснулась и девчонка. Сначала повянькала тихонько. Потом, как проголодалась, заорала – хоть уши затыкай.

      А Зеркалов тоже ведь не чугунный. Устал, ночью не спал, от дум лихорадит, жрать опять же охота.

      На сестру можно рыкнуть, замахнуться – на время затыкается. А с пигалицей багрянородной что сделаешь?

      К вечеру, когда терпение у бывшего стольника совсем кончилось, стал он всерьез задумываться: не придушить ли. Какая разница, мертвую он привезет Нарышкиным ублюдку, или живую. Но, подумав, от соблазнительной мысли отказался. Живой все-таки лучше. Будет расти где-нибудь в монастыре, под крепким государственным присмотром. Вот он – приплод Софьиного паскудства, всегда предъявить можно.

      Яха догадался нажевать травы, обернул тряпицей, сунул крикухе в рот. Зачмокала, на время утихла.

      Воспользовавшись передышкой, Автоном начал учить сестру, как и что в Троице на расспросе показывать. Что говорить, чего не говорить.

      Она лишь ныне уразумела, как дело поворачивается, и от страха вовсе дурная сделалась.

      Взбрело коровище в голову, что ее беспременно пытать станут – кнутом драть да огнем жечь. Не поеду, вези меня домой – и все тут. Пришлось стукнуть, чтоб не голосила.

      Когда совсем темно стало и началась гроза, Автоном Львович решил, что можно ехать.

      Крепкую подказенную телегу мохнатые кони на дорогу легко вытянули, а в колымаге, будь она неладна, колесо с оси соскочило. Бились они с Яшкой, бились – никак. Зеркалов к черной работе не приучен, а у карлы руки ловки, да рост мелок.

      Вымокли насквозь, умаялись.

      Пошел стольник, по Яхиной подсказке, молодой дубок искать, на рычаг, – колымагу приподнять.

      Углубился в лес шагов, может, на сто. Вдруг свист, тревожный.

      Что такое?

      Понесся назад, напролом, через кусты.

      На дорогу выскочил – молния ударила, осветила чудно́е: Яшка на ком-то верхом сидит, ножом замахивается. А на телеге, где бочонки и Спас, торчит мальчонка – в одной руке вожжи, в другой кнут – и орет что-то.

      Глава 4

      ЧЕРНЫЕ ВОДЫ

      Уж с утра погода злится,

      Ночью буря настает,

      И утопленник стучится

      Под окном и у ворот.

А.С. Пушкин

      Услыхав, как трещат сучья под ногами Боярина, который со всех ног поспешал назад, Алешка понял: мотать надо, и поживее.

      – Илюха, кончай с ним! Пора! Митька, вылазь!

      Проще бы всего в лес удрать, там не сыщут. Но как бабу с дитем бросишь? Она, бедная, обомлела со страху, съежилась под рогожей. Дите, понятно, орет-надрывается.

      А и зачем ноги стаптывать, когда лошадки есть?

      Лешка изготовился хорошенько хлестануть по широким лошадиным спинам, нетерпеливо обернулся – ай, плохо дело!

      Парнюга, что Митьку сбил, сумел подмять Илейку, да нож над ним занес!

      Дернул Алешка рукой, в которой кнут. Кожаным прошитым концом стегнул гаденыша по костяшкам – нож прочь вылетел. Молния погасла, и что