White Nights and Other Stories. Fyodor Dostoyevsky

в дом, Стешка дала оплеуху мужу по его залысине.

      – Шоб ты пропал, гнида окаянная… – ругалась жена. – Ско́льки разов тебе вто́рить: не можно, шоб заприметили…

      – Стеша, ну, я ж не повинен… – полез целовать свою женщину Порфирий. – Ну, никто ж не мог прознать, шо эта курва старая в дому́ восседаеть…

      – Коли с работой не ладитьси, то бывай в аккурате без глазу… – психовала Трофимова, наставляя мужа.

      – Голубушка ты моя, – Порфирий вновь поцеловал жену. – Умнейший мой челови́к… Про́шу извинений… Ни в коем разе не получу огласки…

      Наобнимавшись со своей зазнобой, Порфирий достал горькую в малюсенькой таре.

      – Ну надо же, не разбилася… Може, дерябнем?

      – А давай, – улыбнулась Стешка, усаживаясь за стол.

      ***

      – До чего ж собачные, – подумала Машка, наливая воду поросятам в корыто. – Не дай божи́ прозябать с таким мужиком… Ох, Стешка, наплачисси ты исчо с ентим иродом…

      Мария накормила скот и пошла в хату.

      – На сторожевую? – задала вопрос Ивану, который собирал харчи на ночь.

      – Правда… – ответил Ванька и добавил. – Ночью прискачешь, али не ждать?

      – А як же ж, – улыбнулась Маня, выкладывая куриные яйца на стол.

      Ночь.

      – Ложитеся спать, поздно ужо, – скомандовала Маша детям.

      – А ты куды? – удивилась Нюся, наблюдая, как мама собирается уходить, скручивая мешок в трубочку.

      – Я скоренько… ложитеся…

      Темно. Только луна освещает дорогу женщине. Чтобы не попасться на глаза местным жителям, Мария пошла к конюшне вдоль реки, где её ожидал муж Иван.

      – Мешок принесла? – поинтересовался тихим голосом Ванька, ополаскивая руки в холодной реке.

      – Во, – Манька развернула ношу и подала.

      – Возвернёмся на конюшню – зерна прихватишь… – складывал разделанные тушки ондатр в мешок. – Дотащишь?

      – А куды ж деваться? – усмехнулась Маня, наблюдая за мужем.

      – Лишь бы Трофимовы не заприметили. Язык, шо помело… Ой, вредные-е…

      – А где сейчас Порфирий? Як же ж я на конюшню приду? – заволновалась жена Грищенко.

      – Сказал, шо спина болить опосля прута. Скулил-скулил надо мною, отправил я его до хаты. Надоел, хуже горькой редьки.

      – Да-а, лихо его Марфа воспитала, – рассмеялась женщина.

      – Цыть! – ещё тише заговорил Ваня. – Куды горло дерёшь? Заметит ктой-то…

      – Ой, – закрыла рот ладошкой и присела на корточки. – Я и запамятовала.

      Мария нежно улыбнулась. В темноте, хотя и не видно ничего, но Иван разглядел её улыбку и ответил тем же.

      – А интересно, за шо енто Петровна его так… по хребту…

      – Знамо дело, за шо… – Ваня взял мешок и двинулся к конюшне.

      – А ты откудова знаешь? – рядом семенила Маня.

      – Сам ловил и не раз…

      – Да ну… А где?

      – Где-где, на конюшне, да и так…

      – Ой, батюшки… – покачала головой