Тысяча сияющих солнц. Халед Хоссейни

сказал он. – Через час уже совсем стемнеет.

      – Я привыкла к темноте.

      – Становится холодно. Давай я отвезу тебя домой. А хозяину передам, что ты приходила.

      Мариам смотрела на него, не произнося ни слова.

      – Я могу отвезти тебя в гостиницу. Выспишься. А утро вечера мудренее.

      – Пустите меня в дом.

      – Не велено. Послушай-ка, никто не знает, когда хозяин вернется. Может, через несколько дней.

      Мариам скрестила на груди руки. Водитель вздохнул и посмотрел на нее с мягким упреком.

      Впоследствии Мариам частенько задумывалась о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы она позволила водителю отвезти ее обратно. Но этого не произошло. Целую ночь она провела у дома Джалиля. Она видела, как небо темнеет и вдоль улицы ложатся длинные тени. Служанка с татуировкой вынесла ей миску риса и кусочек хлеба, Мариам отказалась, и служанка поставила миску прямо на землю. Время от времени на улице слышались шаги, скрипели двери, звучали приглушенные слова приветствия. Зажглись окна. Залаяли собаки.

      Проголодавшись, Мариам съела хлеб и рис. В садах стрекотали сверчки. Освещаемые бледной луной, над головой скользили облака.

      Утром оказалось, что ночью кто-то прикрыл ее одеялом.

      Разбудил ее водитель.

      – Ну, хватит. Хорошенького понемножку.

      Бас. Пора отправляться домой.

      Мариам протерла глаза. Спина и шея ныли. – Я уж дождусь его.

      – Ну-ка, посмотри на меня. Джалиль-хан велел немедля отвезти тебя домой. Прямо сейчас. Поняла? Сам Джалиль-хан так распорядился. – Водитель распахнул заднюю дверцу: – Биа. Садись в машину.

      Глаза у Мариам защипало.

      – Я дождусь его.

      – Позволь, я отвезу тебя домой. Поехали, дохтар-джо. – Шофер вздохнул.

      Мариам поднялась с земли, пошла вслед за ним – но в последнюю секунду метнулась в сторону и бросилась прямо к калитке. Водитель успел ухватить ее за плечо, но она вывернулась и ворвалась в открытую дверь.

      Миг – и она уже у Джалиля в саду. Перед глазами мелькнули стеклянные стенки, за которыми что-то росло, гроздья винограда, свисающие с деревянных подпорок, облицованный серым камнем пруд, плодовые деревья, кусты, усыпанные яркими цветами…

      И тут в окне второго этажа она увидела лицо. Глаза широко раскрыты, рот разинут. Ей хватило мгновения, чтобы узнать. Моментально опущенные шторы ничего уже не могли скрыть.

      Чьи-то сильные руки ухватили ее под мышки и оторвали от земли. Мариам затрепыхалась, галька посыпалась у нее из кармана. Пока ее волокли к машине и усаживали на холодное кожаное сиденье, она билась и кричала.

      Шофер говорил негромко, полушепотом. Мариам его не слушала. Всю дорогу она проплакала. Это были слезы боли, слезы гнева, слезы разочарования. И глубокого стыда. Как она готовилась к встрече, как огорчалась из-за хиджаба не в тон, как шла до Герата пешком, как отказалась уйти домой, как спала на улице, будто бездомная собачонка!

      А ведь Нана ее предупреждала. И была права во всем.

      Сможет ли она теперь смотреть матери в глаза?

      У