Кузьма Минин. Валентин Костылев

поднялся шум. Вдруг оба они полетели вниз. Сзади послышались возмущенные выкрики и злобная ругань. Гаврилка почувствовал сильную боль в ноге: ушибся о бочонок.

      – Олешка, дурень, что ты наделал? Попали мы, как зайцы, из-за тебя.

      Гаврилка приставил лестницу к стене, поднялся.

      Дверь снаружи была заперта.

      – Эй, братья, отворите! За нами идет толпа таких же, как и мы… Не сдобровать вам, коли не отпустите! Рассекут вас по кусочкам.

      Молчание. Гаврилка закричал:

      – Проповедники, не губите христианских душ! Латин идем бить, святую веру оборонять!

      За дверью послышался смех… и только.

      Гаврилка заявил деловито:

      – Вот вы нас тут держите взаперти, а мы выпустим у вас все вино, и не вам не достанется, и не нам. Разобьем все бочонки, и вино ваше все уйдет в землю. Вино старое, держаное, очень хорошее, а пропадет даром…

      За дверью наступила загадочная тишина. Донесся тревожный шепот: «Отпустим их. Не трогайте. Как бы и взаправду не сотворили беды!» Дверь со скрипом медленно отворилась. Монахи тихо разошлись по своим кельям.

      – Пейте за наше здоровье! Бог вам судья! – громко крикнул Гаврилка. Большого труда стоило ему вывести из подвала своих приятелей. Олешка, покачиваясь, бранился. Осип вел его под руку, говоря: «Не гневи бога! Не гневи бога!»

      Заплетающимся языком напевал про себя Олешка:

      У воробушка головушка болела,

      Как болела, как болела, как болела…

      Как болела, как болела…

      Гаврилка шепнул Осипу:

      – Унести бы ноги поскорее, – доколе не побили нас.

      Гаврилка и Осип быстро напялили положенные монахом на скамье рясы. Труднее оказалось одеть Олешку. Он бранился, отталкивал товарищей, лез опять к погребу.

      Но где ему было бороться с такими силачами, как Гаврилка и Осип! И его облекли в рясу. Опять появился знакомый уже парням чернец. Он стал упрашивать их поскорее покинуть монастырь: «А то как бы беды какой не вышло!»

      Гаврилка, озабоченно поглядывавший на Олешку, еле державшегося на ногах, ответил чернецу:

      – Исполни, опричь того, мою просьбу.

      – Слушаю, добрый человек, всё сделаю для тебя…

      – Кони есть?!

      – Как не быть, есть!

      – Отвези нас до ближнего села…

      – Изволь, братец, изволь, отвезу.

      Чернец с большим усердием стал запрягать пару лошадей, а когда запряг, быстро вскочил в сани и натянул вожжи.

      Гаврилка обнял Олешку, усадил его позади чернеца. Подгулявший товарищ смирился. Когда сани тронулись, Олешка запел:

      Младые пахари, взгляните

      С слезой сердечной на меня…

      – Помолись на монастырь-то, ишь распелся! Распрощайся со святыми угодниками!.. – сказал ему Гаврилка сердито, когда поехали. – Батюшка Предтеча, уезжаем далече! А вы, иноки, помолитесь богу за нас, грешных, – вино все вам осталось! Есаулы, держись крепче!

      Лошади бойко понеслись по Московской дороге.

* * *

      Под самой Москвой, в деревушке из пяти черных дымных изб, к парням пристал