Кузьма Минин. Валентин Костылев

сукна (у татар заработали) и шапки войлочные, сбитые набекрень, чтобы кудрям было просторнее.

      У Гаврилки под армяком оказалось широкое лезвие бердыша: срубить в лесу древко да насадить – вот и всё. С подобною секирой мог ли испугаться врага силач Гаврилка? Осип, коренастый парень, грудь колесом, усмехнулся, увидя важность на лице приятеля.

      – Гляди! – грозно нахмурившись, он вытащил из-под армяка сверкнувший зубьями кистень. – Стукнешь – трое суток в голове трезвон будет.

      Олешка – худой, рыжий молодчик, не мог ничем похвастаться.

      – Я простой… У меня вот как!.. – засмеялся он, сжав кулак, словно готовясь кого-то ударить. – Пойду нараспашку да и побью вразмашку!

      Оба товарища над ним посмеялись.

      – Кто легко верит, тот легко и пропадает… Поостерегись бахвалиться…

      На сучьях молодых сосен качались красногрудые снегири. Гаврилка, шутя, манил их рукою к себе:

      – Эй, вы! Чего нахохлились! Айда с нами!..

      Олешка вспугнул птиц, побежал за ними.

      Гаврилка догнал его, ухватил за рукав.

      – Уймись! Не пугай! Птица – божья.

      Лицо его было сердитым.

      Осип тоже заворчал на Олешку. Парень смутился.

      – Пускай хоть птица вольно живет, без страха.

      Потом забыли и про птиц, и про все на свете, запели песню. Эхо поскакало в чаще. И было приятно им слышать беспечный отзвук своих голосов. Вообще, чем дальше уходили от Рязани, тем веселее становилось им.

      Освободившиеся кое-где из-под снега бугорки тоже напоминали о весне, так же как и воздух, легкий, душистый. Довольно поморозились, помучились со степными буранами и сугробами. Весною меньше опасностей и препятствий в дороге. И труднее станет боярам и полякам преследовать беглецов. Солнце, тепло и дорожная сушь – верные союзники всех беглецов. А там видно будет. Ловит волк, да ведь и волка ловят. Всяко бывает. Одним словом, всё впереди!

      Олешка заявил:

      – Жаль только мать да отца! Кабы их еще взять с собой.

      После этого на всех напала задумчивость. Шли молча.

      Нарушил молчанье Гаврилка:

      – Боярин черту брат. Боярин черту душу заложил. А мы и без черта обойдемся. Сколь деревень – столь и нас! Устроимся.

      Рать невеликая, оружие: кистень да бердыш без древка, зато бодрости и терпения на целый полк хватит. Были бы глаза острые да руки сильные, да ноги быстрые – раздобыть оружие можно. Военная стать впереди, а теперь – калики перехожие, убогие богомольцы. Где притворством, где силою, где ловкостью, а до Москвы так и эдак надо добраться. Хорошо бы где-нибудь на монастырскую братию натолкнуться да в рясы чернецкие обрядиться. К монахам поляки не столь придирчивы. За врагов их не считают. Смеются над ними – и только.

      Лес кончился. Снова равнина. Никто не встретился на дороге. Однажды только пришлось спрятаться в чаще от двух латников. Наверное, это и есть гонцы польского воеводы Яна Сапеги. Давно поджидают их в Рязани. Посадские ворчат на Ляпунова, что он хочет вести переговоры о союзе с главным польским грабителем, разорившим многие