Кузьма Минин. Валентин Костылев

стало сердитым. Какое ей дело? Она ничего не знает! Всё это она и высказала Доморацкому просто, без возмущения.

      Пан-воевода загадочно погрозил пальцем:

      – Ну, ну, ну! Не будь скупа! Признавайся! Передо мной ли хочешь таиться?! Я всё насквозь вижу.

      – Я ничего не знаю…

      – Князя Андрея Голицына знаешь? Да? – с язвительной улыбкой спросил Доморацкий. – Не так ли? Его-то ты, наверное, знаешь?! Он – друг твоего отца… Отвечай: слыхала ли ты про такого князя?!

      Наталья почувствовала себя пойманной. Встретившись глазами с настойчивым испытующим взглядом Доморацкого, она, обессиленная, подавленная, села в стоявшее рядом кресло.

      – Ну! – торопил ее пан. – Знаешь ли ты князя Андрея Голицына? И о князе Пожарском не слыхала ли чего?

      – Тоже не слыхала…

      – Что делается в Нижнем, на твоей родине, тоже не знаешь?

      – Нет.

      – А не были ли у вас гонцы из Нижнего, два парня?

      – Нет! – твердо и решительно отвечала Наталья, собравшись с последними силами.

      Доморацкий хлопнул в ладоши.

      Вошел Игнатий, приближенный панами к себе. Он вошел с епитрахилью на груди, держа крест и евангелие.

      – Ну-ка, проповедник! К присяге ее!

      – Исповедай пастырю похотение твое!.. – размахнулся крестом Игнатий. – От сердца бо исходят прелюбодеяния, любодеяния… Дщерь Иродиады, плясавши и угождавши Иродови и возлежаще с ним…

      Пан Доморацкий положил свою тяжелую руку на плечо Игнатия.

      – Не то!.. Пускай присягнет: истинно ли она не знает, что делает ее отец и куда он ходит? Истинно ли она не знает ничего о князе Андрее Васильевиче Голицыне и о нижегородцах, о Ляпунове, о Пожарском? Кто нижегородские гонцы, где они, с какой нуждой явились в Москву к ее отцу в Стрелецкую слободу?! Ну, живее!

      Наталья громко поклялась под присягой, что она и в глаза не видала нижегородцев и не знает ничего о князе Голицыне и о других.

      Игнатий дал поцеловать ей крест – она приложилась безо всякого колебания, ибо считала наихудшим из грехов предать отца и его друзей.

      Доморацкий властно указал Игнатию рукой на дверь.

      Низко кланяясь, тот удалился. Вошел Михайла Салтыков.

      Как бы забыв о Наталье, они повели между собой беседу.

      – Утром, – сказал Салтыков, – еще привели пять соглядатаев да много негодяев, порывавшихся к бунту.

      Доморацкий улыбнулся:

      – Kiedy chrabaszcze sa, to urodzaj jest[28].

      – Вельможный пан! Горе нам, коли Прокопий подступит к столице. Об этом у нас меньше думают, чем следует, – строго сказал Салтыков, недовольный рассеянным видом Доморацкого.

      – Ясновельможный пан советник, – возразил Доморацкий, – я послал по всему пути от Рязани и до Москвы своих людей. Хитростью и умышлением врагу не подойти к нам.

      Спохватившись, он покосился на Наталью и мрачно сказал Салтыкову:

      – Пускай погостит она у вас в доме, – и ушел.

      Салтыков запер Наталью в Ирининой светелке, а сам вышел в темный коридор, чтобы спуститься вниз.

      Неожиданно

28

Обилие майских жуков предвещает урожай.