Зори лютые. Борис Тумасов

двора мы, – ответил Степанка.

      – Слыхал о таком, – кивнул крестьянин и ловко провел бруском по лезвию косы туда-сюда. – А меня Анисимом звать.

      – Дай-ко, – попросил Сергуня, – давно не держал в руках.

      Ловко взмахнул литовкой, вжикнуло железо по траве. Враз припомнился Сергуне скит, косовица на лесных полянах, ночевки на привялой траве.

      Широко берет Сергуня, мужик только хмыкает:

      – Горазд, горазд.

      Прошел Сергуня полосу вперед и назад, спина взмокла. Степанка его сменил. У того рядок поуже в захвате, но зато идет Степанка быстрей, сноровистей. Сразу видать, крестьянский сын, в селе вырос.

      Вымахивает, и мнится ему, что не Сергуня на его работу глядит, а Аграфена. Стоит за Степанкиной спиной, им любуется. Радостно на душе у Степанки, легко.

      Косили, пока Анисим не сказал:

      – Будя, – и достал с телеги узелок.

      Выложил на траву ржаную лепешку и четвертинку сала, созвал:

      – Налетай, помощники!

      Ели весело, запивали поочередно молоком из кринки. Поев, Сергуня улегся на спину. А над головой синее небо без облачка… Степанка рассказывал мужику о своем житье-бытье, а тот поддакивал и тоже жаловался:

      – Боярин, говоришь, наказывает? И у нас не лучше. Мы за князем Семеном Курбским числимся. Вон та деревня и село – все его. Князь в Литве, а тиун его как что, так и катует смердов. Жизнь, она нашему брату везде одинакова. Так-то! Будет время, ко мне на село наведывайтесь.

      На Пушкарный двор воротились поздно. В барачной избе храп вовсю, темень. Умащивались на нарах на ощупь. Степанка шептал Сергуне:

      – На той неделе, как в город пойдем, ты подкарауль Аграфену. Скажи ей обо мне. Да не проговорись, где я, а то она ненароком скажет отцу. Я бы сам к ней сходил, да опасаюсь боярина. И дворня меня признает, схватят, не вырвусь…

* * *

      Аграфену отец чуть не силком тащил на богомолье. Еще бы куда ни шло поблизости, а то в Симонов монастырь. Будто в Кремле церквей мало.

      Пока боярин Версень собирался, Аграфена выскочила во двор, съехала на животе по перилам высокого крыльца, осмотрелась. Чужой кот подкрадывался к воробьиной стае, прищурился. Проползет, затаится. Воробьи, беды не чуя, клюют рассыпанное зерно, щебечут.

      Подняла Аграфена с земли камень, запустила в кота. Воробьи разлетелись, а кот фыркнул, полез на забор.

      Какой-то отрок, белобрысый, в растоптанных лаптях, робко заглядывал в ворота, манил пальцем Аграфену. Аграфена мальчишке кулак показала, но тот не уходил. Любопытно стало Аграфене, чего ему от нее потребовалось, подошла. Отрок сказал скороговоркой:

      – Степанку помнишь? Кланяться велел. В прошлый воскресный день видели мы тебя, да ты не одна была.

      – Степанка где, почему сам не пришел? – удивилась Аграфена.

      – Боярина боится.

      – Вот те, – насмешливо протянула Аграфена. – Трусоват Степанка, а еще храбрился… Ты скажи ему, как выбьется в званье великое, пусть меня не запамятует. Хочу я его именитым видеть. – И, поворотившись на каблучках, убежала.

      Сергуня в