Зори лютые. Борис Тумасов

Где возьмем мы столько багатуров, как у московитов?

      – Мурза Уляб, – тонкоголосо взвизгнул Изет-бек, – неужели ты готовишься лизать сапоги урусам?

      Уляб поднялся вперед, метнул на Изет-бека злобный взгляд. Но не успел возразить, как заговорил Омар:

      – О великий хан! О достойные его муфтии, беки и мурзы. Мы дважды прогоняли урусов, и никто из вас не упрекнет нас в трусости. Но теперь, когда к урусам пришло много воинов, разум подсказывает, мы не можем сразиться с ними в поле. Они одолеют нас числом. Если же мы закроемся в Казань-городе, они возьмут нас измором. Откуда нам ждать помощи? Крымцы и ногайцы смотрят на нас недругами, Джаналей давно ходит под Москвой, и вы видели его тумен под Казанью… Я сказал, что думаю. – Омар повернул голову к темникам. – Это же могут подтвердить и они.

      Берке, Сагир, Назиб и Абдула закивали согласно.

      – Мудрые мои советчики, – печально проговорил Мухаммед-Эмин. – Я вижу, большинство из вас склоняется к миру с Василием. Мы освободим боярина Яропкина и вернем Василию тех пленных урусов, что добыли в бою. Мы признаем над собой власть великого князя Московского, такова воля Аллаха.

      – Воля Аллаха! – подхватили остальные и разом поднялись.

      Отвешивая хану низкие поклоны, муфтии, беки, мурзы и темники удалились.

      Глава 4

      Пушкарных дел мастеровые

      Лень начинается с зарею. Нежданная беда. Вассиан. Антипа секут. День воскресный. Село подмосковное. Степанка-пушкарь

      Не спят на Пушкарном дворе. Едва рассвет забрезжил, на всю избу зычно раздался голос старшого:

      – Подымайсь!

      На нарах завозились, зашумели. Сергуня продрал глаза, спустил ноги вниз. Кто-то, верно сам старшой, высек искру, вздул огонь. В тусклом свете лучины люди копошились, кашляли. В избе дух тяжелый, спертый.

      – Дверь распахни! – подал голос Богдан.

      В открытую дверь потянуло свежестью. Качнулся огонек лучины. Задвигались на стене уродливые тени. В барачной избе, построенной на Пушкарном дворе, жил бессемейный работный люд, не имевший в Москве пристанища.

      Богдан с Игнашкой давно переселились на Пушкарный двор. Мечтали, на время, ан который год минул…

      – Степанка, слышь-ка, пробудись, – толкнул Сергуня друга и принялся надевать лапти.

      Степанка нехотя оторвал голову от нар, проворчал:

      – И чего спозаранку всколготились?

      Одеваясь, продолжал ругаться.

      – Айда умоемся, – прервал его Сергуня.

      – Желания нет. Все одно за день измажешься.

      Выбежал Сергуня во двор, сереть начало. Гасли звезды, и на востоке заалела заря, яркая, к ветру. Он уже перебирал листья деревьев, лез Сергуне под рубаху. Пушкарный двор ожил. У плавильной печи возился народ. Слышался стук топоров.

      Спустившись к Неглинной, Сергуня торопливо поплескал на лицо, помыл руки и, вытеревшись рукавом, заторопился в избу.

      Стряпуха разложила по глиняным мискам кашу.

      – Ну-тко начнем, – сказал мастер и постучал деревянной