Зори лютые. Борис Тумасов

но, верно, будет так. Из панов же в самой большой силе Глинский Михаил.

      Курбский поднялся из-за стола.

      – Дозволь, князь Семен Иванович, и ты, воевода Андрей, мне ко сну отойти. Завтра спозаранку в дорогу. Сосну по-человечески, а то все в санях, сидя.

      – Не неволим, – раздраженно махнул Семен Иванович.

      Сабуров подхватился:

      – Отправляйся, княже Семен. За дверью холоп дожидается, он проводит тебя в опочивальню.

      Курбский откланялся.

* * *

      Миновали Воробьево село. На взгорье огороженное высоким тыном подворье великого князя с бревенчатым дворцом, тесовыми крылечками, слюдяными оконцами и разной обналичкой.

      Раньше в летние дни отдыхал здесь государь Иван Васильевич с семьей. Теперь любит наезжать сюда и Василий. Понедельно живет. Вблизи охотничьи гоны добрые. Леса сосновые и березовые. Чуть в стороне озеро, карасями богатое. Раз невод затянешь – полный куль.

      Гремя барками, сани остановились. Ездовые брань завели. Курбский приоткрыл дверцу, спросил недовольно:

      – Почто задержка?

      Ездовой побойчее ответил:

      – Конь в постромку заступил, сей часец ослобоним.

      С горы, в чистом ясном дне, чуть виднеется Москва. Напрягая глаза, Курбский всмотрелся. Разобрал колокольни церквей, стрельчатые башни Кремля.

      Потеплело в груди у князя Семена, и сердце забилось радостно.

      Поезд снова тронулся. Кони побежали рысью. На въезде в Москву застава. Караульная изба свежесрубленная, еще и бревна сосновые не успели потемнеть. Курбский подумал, что, когда в Литву отправлялся, ее здесь не было.

      По городу поезд пробирался медленно. То и дело челядины выкрикивали пронзительно, пугая прохожих:

      – Берегись!

      Пропетляв по улицам, подъехали к родовой усадьбе Курбских. Со скрипом распахнулись ворота. Захлопотала, забегала многочисленная дворня.

      Князь Семен вошел в хоромы, осмотрелся. Все как и было до отъезда. Скамьи вдоль стен, сундуки тяжелые, железом полосовым окованные. Все до мелочи знакомое, будто вчера дом покинул.

      Прибежал тиун, запыхался, никак не отдышится, долговязый, взъерошенный, глазами блудливыми стрижет. От князя то не укрылось, спросил с насмешкой:

      – Как хозяйство вел, Еремка, много ль уворовал?

      – Спаси Господь, – ойкнул растерянно тиун.

      – Сколько недоимок?

      – Есть, но не слишком. Все боле за смердами из подгороднего сельца.

      – На правеж отчего не ставишь? – сурово потребовал князь.

      – Как «не ставил»? Ставил, да прок один, – сокрушенно пожаловался тиун.

      – Так ли? – прищурил один глаз Курбский – Погоди, Еремка, у государя побываю да усталь скину дорожную, самолично поспрошаю, отчего княжий оброк утаивают. Всех мужиков, за кем недоимка числится, гони на усадьбу.

      Тиун чуть не сломился в поклоне.

      Курбский грозно нахмурился, сопел. Наконец промолвил:

      – Кафтан новый и сапоги. Да не мешкай. Государю, поди, уже донесли о моем возвращении.

* * *

      У государя