Поджигатели. Ночь длинных ножей. Ник. Шпанов

Ванденгейма, но действовать при этом так, чтобы связь между Паркером и Кроне никогда и никем не могла быть обнаружена. Через этого же Кроне Паркеру предстояло передавать кое-что и тем руководящим немецким политикам, с которыми Ванденгейм найдет нужным вступить в секретные сношения через головы Шрейбера и Шахта.

      Перед тем как уйти, Паркер спросил:

      – Когда вы отбудете из Европы, я должен буду сопровождать вас, сэр?

      – Нет.

      – Я останусь в Европе?

      – Да… Полковник хорошо говорил о вас… Мы найдем вам дело…

      – Я рад, сэр.

      – Молодежь страдает иногда превратным представлением о жизни, – отчеканил Доллас, словно диктуя параграф какого-то устава.

      – Надеюсь, я правильно понимаю жизнь.

      – Молодежь гибнет из-за своего честолюбия…

      – На нашей службе, сэр?

      – …или идеи.

      – У меня нет идей, сэр.

      – Убеждения?

      – Я не принадлежу ни к каким партиям, сэр.

      – А в прошлом?

      – Никогда не было, сэр.

      – Студентом?

      – Я увлекался спортом, сэр.

      Доллас разжал руки, которыми придерживал полы накинутого на плечи пальто, и сделал ими неопределенное движение.

      – У вас были когда-нибудь друзья-коммунисты?

      – Никогда, сэр.

      Это была единственная фраза, которую Паркер произнес с особенным ударением.

      – От них все беды! – Доллас повернул востроносое лицо к востоку, и его ноздри порывисто раздулись, словно он принюхивался. – Но рано или поздно мы с этим покончим.

      – Я тоже так думаю, сэр.

      – Правильно думаете, капитан. – И, помолчав, Доллас добавил: – Если вам понадобятся в Европе деньги, дадите знать.

      – Благодарю, сэр.

      Они еще несколько минут молча стояли у борта под защитою стеклянного козырька, по которому монотонно барабанил дождь.

      Внизу чернела исхлестанная ударами косого дождя вода; она, журча, обтекала высокие борта «Фридриха Великого», медленно входившего в устье Эльбы. Дробясь в подернутом рябью глянце реки, все восемь рядов иллюминаторов отражались мутно-желтыми расплывающимися пятнами.

      Доллас прервал молчание:

      – Желаю удачи!

      Он покровительственно похлопал Паркера по плечу. Тот молча снял шляпу.

      Когда маленькая фигура Долласа скрылась в осветившемся на мгновение квадрате двери, Паркер вернулся в свою каюту и принялся укладывать чемодан, то и дело с интересом поглядывая в иллюминатор, за которым сквозь сетку дождя виднелись огни Гамбурга. Паркер еще никогда не бывал в Европе.

      Правда, как говорят, в Европе все хуже, чем в Штатах, и уж, во всяком случае, мельче, чем в Штатах, но посмотреть новое никогда не вредит. Ездят же, в конце концов, даже американцы осматривать Йеллоустонский заповедник со всякого рода окаменелостями. Вероятно, и тут, в Европе, все эти мелочи – что-нибудь вроде окаменелостей. Но поскольку эти древности представляют интерес для его боссов, то и ему самому будет полезно с ними познакомиться.

      Паркер подошел к иллюминатору. «Фридрих Великий» уже вошел в гамбургский