Детектив для уютной осени. Татьяна Полякова

отрывала от него глаз.

      – Нет, я готов, – пробормотал Василий Васильевич непослушными, набрякшими губами. – Только не знаю, что вам рассказать.

      – Правду, – настаивала Лючия. – То, что было на самом деле.

      – Мы нашли тело и целый день провели в отделении, – сообщил Меркурьев правду. – Все.

      Она опустила глаза, и он смог передохнуть.

      – Ну, как хотите, – проговорила красавица. – Я сама попробую узнать правду.

      – Для этого необходимо свободное познание, – снова вступил Емельян Иванович. – Но как только пытливые силы духа устремляются вдаль и самые недосягаемые цели с неотвратимой властью притягивают к себе человеческий ум, он сразу же забывает об ограничениях своих способностей и препятствиях, поставленных природой.

      – Вы хотите сказать, что мне не хватит ума? – уточнила Лючия, а Софья захохотала.

      – Милая фрейлейн, я говорю, что потребно время и умственное усилие, чтобы разобраться в любом предмете. Даже при кажущейся его простоте.

      Василий Васильевич встал.

      – Куда?! – закричала на него Нинель Федоровна. – Я утку несу!

      – Я на секунду, – пробормотал Меркурьев и выскочил в коридор.

      Здесь было почти темно – горел всего один торшер – и холодно.

      – Что такое? – сам у себя спросил Василий Васильевич и потер лицо. – Колдовство какое-то!..

      Он оперся обеими руками о резной столик и постоял так некоторое время. Прямо перед ним восстала картина, но он не понял, что на ней изображено.

      Постояв, он пошел в сторону вестибюля. Там света не было вовсе, только плясали слабые отблески пламени. В камине догорали дрова.

      Василий Васильевич пересек дубовый холл, подергал двери – они были заперты – и подошел к столику, на котором лежала «Философия Канта».

      Он точно помнил, что утром закрыл ее, но сейчас книга была открыта и лежала страницами вниз.

      – Пятьдесят седьмая, – произнес Василий Васильевич вслух. – Итак, философ не испытал в жизни ни сильных страданий, ни сильных радостей, которые приносят с собой страсти!

      Перевернул ее, посмотрел.

      «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий». Все верно.

      – И долго это будет продолжаться? – требовательно спросил Меркурьев у книги. – Ты что, издеваешься надо мной?!

      – Тише, – произнес незнакомый голос совсем рядом. – Что ты шумишь?

      Василий Васильевич дернулся от неожиданности, «Философия» свалилась на пол.

      – Это не я, – ответил второй голос. – Это он.

      – Кто здесь? – очень тихо спросил Меркурьев. Ладони у него стали влажными.

      – Никого здесь нет, – сказал первый голос.

      – Как же нет, когда есть, – тут же отозвался второй. – Ты двери закрыл?

      – За… закрыл, – выговорил Василий Васильевич в темноту.

      – Все закрыто, – сказал первый голос. – Гости прибыли.

      – Как?! Все?!

      – Давно прибыли.

      – А камень?

      – И камень на месте.

      Василий