Три товарища и другие романы. Эрих Мария Ремарк

посмотрел на Пат. Ее изящная узкая голова в обрамлении темных волос нежно и хрупко покоилась на белоснежных подушках. И в этом ее бессилии была та самая тайна хрупкости, что и в цветах, распускающихся в полумраке, и в парящем свете луны.

      Она слегка приподнялась на постели.

      – Я и правда очень устала. Это ужасно, да?

      Я сел к ней на постель.

      – Совсем нет. Лучше заснешь – только и всего.

      – Но ведь ты еще не будешь спать.

      – Я схожу еще разок на пляж.

      Она кивнула и откинулась на подушки. Я посидел еще немного.

      – Не закрывай дверь на ночь, – сказала она уже в полусне. – Как будто мы спим в саду…

      Дыхание ее сделалось ровнее. Я потихоньку встал и вышел в сад. Около забора остановился и закурил сигарету. Отсюда мне была видна вся комната. На стуле висел халатик Пат, сверху было наброшено платье и белье, на полу у стула стояли туфли. Одна из них была опрокинута. Глядя на все это, я испытывал странное, небывалое ощущение чего-то близкого и родного. «Вот, – думал я, – у меня теперь есть она, есть и будет, стоит мне сделать несколько шагов, и я могу видеть ее и быть с ней – сегодня, завтра и, может быть, еще долгое, долгое время…»

      Может быть, думал я, может быть… Вечно встревает это слово, без которого теперь нельзя обойтись! В нем – утраченная уверенность, утраченная всеми уверенность во всем…

      Я спустился на пляж, к морю и ветру, к глухому шуму прибоя, напоминавшему отдаленную канонаду.

      XVI

      Я сидел на пляже, наблюдая, как заходит солнце. Пат со мной не пошла. Она весь день чувствовала себя неважно.

      Когда стемнело, я поднялся, чтобы идти домой. И тут увидел, что со стороны леса бежит служанка. Она что-то кричала и размахивала руками. Я не мог разобрать ни слова – ветер и море слишком шумели. Я помахал ей, жестами давая понять, чтобы она остановилась и ждала меня. Но она продолжала бежать, то и дело всплескивая руками. «Ваша жена… – донеслось до меня, – быстрее…»

      Я побежал ей навстречу.

      – Что случилось?

      Она хватала ртом воздух.

      – Быстрее – ваша жена – несчастье…

      Я полетел во весь дух по песчаной дорожке через лес к дому. Деревянная калитка не поддавалась, я перепрыгнул через забор и вбежал в комнату. Пат лежала на постели, заломив руки; кровь, бежавшая у нее изо рта, заливала ей грудь. Рядом с ней стояла фройляйн Мюллер с полотенцами и тазом с водой.

      – Что случилось? – крикнул я, отодвигая ее в сторону.

      Она что-то сказала.

      – Принесите бинт и вату! – потребовал я. – Где рана?

      Она посмотрела на меня.

      – Это не рана, – проговорила она дрожащим голосом.

      Я выпрямился.

      – Кровотечение, – сказала она.

      Меня словно обухом ударило по голове.

      – Кровотечение? – Я подскочил к ней и вырвал из ее рук тазик с водой. – Принесите же льда, принесите поскорее немного льда.

      Я намочил полотенце в тазу с водой и положил его на грудь Пат.

      – У нас в доме нет льда, – сказала фройляйн Мюллер.

      Я резко повернулся