Три товарища и другие романы. Эрих Мария Ремарк

коньяка и бутылкой портвейна. Я поднес их к лампе.

      – «Сент Джеймс», мать честная! На мальчиков можно положиться.

      Я откупорил бутылку и налил Пат в чашку с чаем добрую толику рома. При этом я заметил, что ее рука слегка дрожит.

      – Тебя трясет? – спросил я.

      – Теперь уже лучше. Почти прошло. Ром хорош. Но я скоро лягу.

      – Ложись немедленно, Пат, – сказал я, – пододвинем стол к кровати, и ты сможешь есть лежа.

      Она дала себя уговорить. Я принес ей еще одно одеяло с моей кровати и пододвинул поближе стол.

      – Может, сделать тебе настоящий грог, Пат, а? Это помогает еще лучше. Я быстро сделаю.

      Пат покачала головой.

      – Мне уже лучше.

      Я взглянул на нее. Она и в самом деле выглядела лучше. В глазах опять появился блеск, губы налились кровью, матовая кожа ожила.

      – Как быстро действует ром, просто фантастика, – сказал я.

      Она улыбнулась.

      – И постель тоже, Робби. Я лучше всего отдыхаю в постели. Она – мое прибежище.

      – Мне это странно. Я бы спятил, если бы мне приходилось ложиться так рано. То есть одному, я хочу сказать.

      Она засмеялась.

      – У женщин все по-другому.

      – Не говори мне про женщин. Ты не женщина.

      – А кто же?

      – Не знаю. Но не женщина. Если бы ты была настоящая, нормальная женщина, я бы не мог любить тебя.

      Она посмотрела на меня.

      – А ты вообще-то можешь любить?

      – Ничего себе вопросики за ужином! – сказал я. – И много у тебя таких?

      – Может, и много. Но что ты ответишь на этот?

      Я налил себе стакан рома.

      – Твое здоровье, Пат. Возможно, ты и права. Может быть, никто из нас не умеет любить. Ну, так, как когда-то, я хочу сказать. Но может, оно и к лучшему, что теперь все по-другому. Проще как-то.

      В дверь постучали. Вошла фройляйн Мюллер. В руках у нее был крошечный стеклянный кувшин, на дне которого плескалось немного жидкости.

      – Вот… я принесла вам ром.

      – Спасибо, – сказал я, умиленно разглядывая стеклянный наперсток. – Крайне любезно с вашей стороны, но мы уже вышли из положения.

      – О Господи! – Она с ужасом оглядела рать бутылок на столе. – Вы так много пьете?

      – Только в целях лечения, – произнес я со всей мыслимой кротостью, избегая смотреть на Пат. – Все это прописано врачом. У меня излишняя сухость в печени, фройляйн Мюллер. Однако не окажете ли нам честь?

      Я откупорил бутылку портвейна.

      – За ваше здоровье! За то, чтобы дом ваш вскоре наполнился постояльцами!

      – Премного благодарна! – Она со вздохом отвесила мне легкий поклон и пригубила вино, как птичка. – За то, чтобы вам хорошо отдыхалось! – Потом она лукаво улыбнулась мне. – Однако крепкий напиток. И хороший.

      Меня так поразила эта перемена, что у меня чуть не выпал стакан из рук. У фройляйн Мюллер покраснели щечки и заблестели глаза, и она принялась болтать о всякой всячине, нам вовсе не интересной. Пат внимала ей с ангельским терпением. Наконец хозяйка обратилась ко мне:

      – Стало быть, господину Кестеру живется неплохо?

      Я