Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37. Татьяна Соломатина

расхохоталась Мальцева.

      – Танька, я не потому импотент, что моя супруга бревно, а потому, что возраст подошёл. Каждому делу – своё время. А по молодости я, было дело, прыгал налево. И направо прыгал. И наискосок. По разным, в общем, траекториям. Потому что невозможно заниматься этим делом с женщиной, которая в предкульминационный момент говорит: «Молоко забыла в холодильник поставить!» или «Аркаша, ты газ на трубе закрутил?» Ты, Мальцева, прекрасна именно своей безголовой женственностью. И не старайся заботиться хоть о ком-нибудь. Тем более – об интерне. Он взрослый мальчик.

      – Забавно.

      – Что?

      – Ельский и Родин меняют жён. Но, подозреваю, они им – до смены обстоятельств – верны. Вы с Паниным – всю жизнь живёте в благопристойном благополучном браке, но жёнам изменяете.

      – Ельский просто очень влюбчивый.

      – Да ну!

      – Говорю тебе! Под его нарочитой презрительностью таится нежный оленёнок…

      – Если Ельский – оленёнок, то я…

      – Ты тоже оленёнок. Ты, кстати, мало чем от него отличаешься. Та же надменность, та же холодная насмешливость. Ну и так далее. С поправкой на пол, разумеется. А Родин – он человек крайне увлекающийся. Отсюда и…

      – И чем же отличается мужчина очень влюбчивый от своего собрата крайне увлекающегося?

      – Вот, вы опять усмехаетесь, Татьяна Георгиевна. Хотя со мной, своим старым – во всех смыслах – другом, в этом нет никакой необходимости. А если бы ты серьёзно относилась к своему старому дяде Аркадию, он бы тебе объяснил, что разница есть. Колоссальная разница!

      Мальцева встала из-за стола, подошла к дивану, на котором сидел Святогорский, и нежно поцеловала его в щёку.

      – Я очень серьёзно отношусь к своему старому дяде Аркадию, – сказал она, забирая у него чашку. – Ещё кофе?

      – О, нет. Достаточно просто плеснуть коньяка в последки… Да, спасибо, дорогая, – он принял чашку обратно. – Можно было не так щедро, ну да ладно… Ельский никогда и ничего не рассказывает о бывших жёнах. Почему?

      – Он вообще не слишком общителен, – Татьяна Георгиевна пожала плечами.

      – Нет! Потому что для Ельского бывшие жёны – отработанный материал. Изжившая себя страсть. Мусор, подлежащий утилизации. Родин, напротив, – постоянно тараторит о бывших. Любовь прошла, а увлечённость – нет. Родин увлечён своей жизнью. Ельскому просто нравится состояние влюблённости.

      – Всё это, Аркаша, не более чем досужая ночная болтовня.

      – И не говори! Как будто нам заняться больше нечем! – рассмеялся анестезиолог. – Родин мне нравится.

      – Мне тоже.

      Святогорский подозрительно прищурился в Мальцеву.

      – Ой, перестань! – отмахнулась она. – У нас гендерное равенство, между прочим! Я не щурюсь в тебя, вот и ты меня избавь от подозрений.

      – Гендерное, но не сексуальное!

      – Сергей Станиславович не входит в круг моей избирательности. Я не могу себе представить, как можно заниматься любовью с рыжим толстячком.

      – Любовью