Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37. Татьяна Соломатина

полный покой чувствовать только в операционной, когда на столе лежит полная…»

      – Блатняк? – перебил Святогорский мысли Мальцевой.

      – Начавшиеся срочные роды, поперечное положение гипотрофичного плода, роды четвёртые. И муж у неё, милый друг Аркадий Петрович, тоже, к слову четвёртый.

      – У неё?! – Аркадий Петрович Святогорский, заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии потешно скосил удивлённые глаза на отключённую от реальности женщину. – Ну и ну! На кого только наш брат не ловится.

      – Обрабатываться!

      Операционная сестра подала Татьяне Георгиевне корнцанг с турундой, обильно смоченной хлоргексидином.

      – Да ладно тебе, Аркаша. Она вполне привлекательная женщина. Мало кто хорош собой на операционном столе.

      – Привлекательная?

      Анестезиолог приподнял простынку, отделяющую его епархию от хирургических владений, и демонстративно уставился на грудь.

      – Не-е, сиськи подкачали.

      – Трое детей, Аркадий Петрович. Этот, – Мальцева кивнула на не слишком возвышавшийся живот, – четвёртый. Дети от разных мужей.

      – Господи, зачем же столько?

      – Говорит, цитирую: «Для скрепления отношений в семье нужен ребёнок!»

      – Сильно предыдущими-то скрепила! – загоготал Святогорский.

      – Ну и где Панин?! – чуть раздражённо в пространство операционной вопросила Татьяна Георгиевна.

      – Здесь я!

      Панин стремительно вошёл, моментально влетел в халат, совершенно молниеносно вделся в перчатки, занял место хирурга и зыркнул из-под маски на Александра Вячеславовича, стоявшего по другую сторону операционного стола рядом с Татьяной Георгиевной.

      – Можно работать, – коротко и по-деловому сказал анестезиолог.

      – Скальпель!

      Операционная медсестра подала начмеду скальпель. Семён Ильич быстрыми движениями, в которых не было ни малейшей спешки, а лишь талант, который годы опыта превратили в мастерство, послойно вскрыл переднюю брюшную стенку. Операционная сестра подавала инструменты без лишних команд. Татьяна Георгиевна промокала рану салфеткой. Интерн благоразумно положил руки поверх операционного белья и не вмешивался в этот до автоматизма доведённый процесс, каковым он бывает в давно сложившихся операционных бригадах. Никто не говорил лишнего, не балагурил. Святое правило акушерской операционной: до извлечения плода тишина, прерываемая только по делу. Это в кино хирург и ассистент могут смотреть друг другу в глаза, переговариваться и… Нет, конечно, переговариваться они могут. Но смотрят они в рану и только в рану. Бросить выразительный взгляд – сколько угодно, но играть в гляделки… Ну да на то оно и кино. Да и операционные бывают разные. Но в операционной родильного блока до извлечения плода – тишина! Без надобности не нарушаемая.

      В операционную тихонько втёк Владимир Сергеевич Ельский, заведующий отделением неонатологии и детской реанимации. По своему обыкновению, хмурый. Но плескавшиеся в его прищуренных глазах байроновская обречённость вкупе