Сотканные из тьмы. Максим Александрович Городничев

потом Соловей умолк, только дышал хрипло, хотя меч взлетал с прежней силой. Пьяная толпа высыпала из трактира, привлеченная шумом. Разгоряченная хмелем, гуртом ринулась в бой. Началась свалка.

      Ришон вскочил на коня и, хлестнув круп, помчался прочь из Родсельма. На миг он остановился, бросил последний взгляд на город и увидел, как черный клинок обрушился на голову Соловья, развалив его тело пополам до самого пояса.

      Бархат несся через кусты, перепрыгивая валежины и ямы, на каждом шагу рискуя сломать шею себе и хозяину. Полоса леса маячила совсем близко. Крупные хлопья снега обильно посыпали в момент, когда мир содрогнулся от демонического рева, в котором Ришон уловил членораздельные звуки – [АВАДДОН]. Инквизитор оглянулся: вдалеке, на границе видимости, по следу мчалась непонятная фигура.

      Расстояние сокращалось, но до леса осталось немного. Монах вонзал пятки в бока Бархата, тот фыркал, несся к деревьям. Образ Марии возник в мыслях, инквизитор немного успокоился. Он обещал вернуться, и он вернется. Через несколько мгновений Ришон вломился в густой кустарник, прислонившись лицом к загривку скакуна.

      Позади слышался дробный стук копыт о попадающиеся по дороге камни. Всадник несся по следу, впившись пустыми глазницами в мелькающую среди деревьев спину.

      Ришон остановил коня за стеной могучих елей, издалека доносился отчетливый стук копыт. Монах стиснул рукоять меча, на тропинке показался черный как смола конь, укрытый белой попоной, на нем вооруженный ледяным клинком всадник в тяжелом шлеме.

      Конь ступает звонко, всадник покачивается, будто погружен в раздумья. Он выехал в полосу лунного света, у церковника захолонуло сердце: под шлемом голый череп, тьма в пустых глазницах, дыра на месте носа, а сгнившие зубы утесами топорщатся в кривой ухмылке. Кольчужная сетка спадает из-под шлема на плечи, а нижняя челюсть висит на лоскутах полуистлевших жил, почти упираясь в покрытый комьями земли нагрудник. Наполовину уцелевший панцирь прячет часть грудной клетки, в прорехи торчат голые ребра.

      Ришон погладил беспокойно дернувшегося Бархата. На коне скелета совсем не попона, как показалось вначале, а кольчуга из птичьих черепов, мелких, как чешуя. Морда коня сверху прикрыта маской, в широких отверстиях для глаз сверкнуло красным, как отблески в адовой печи.

      Всадник постоял на тропе, потом с места пошел в галоп. Несколько минут слышался дробный перестук копыт в лесной тиши. И только тогда Ришон вышел из укрытия, влез на подрагивающего Бархата и поскакал в противоположном направлении. Ночь длилась и длилась, церковник замерз и погрузился в дрему, а когда очнулся, осознал себя на дрожащем от упадка сил коне, на опушке леса. Жалкий рассвет пробивался сквозь густые кроны. Спина мокра от налетевшего снега, лицо в запекшихся кровавых бороздах от хлестких ударов встречных веток.

      Бархат отряхнулся, как пес, выбравшийся на берег из озера. Ледышки и комья снега разлетелись, словно брызги воды, Ришон похлопал его шею и ощутил горячее от долгого бега тело, похожее на жарко натопленную