Пока вода не станет прозрачной. Татьяна Бурдакова

как стоячая вода; загадочными и холодными – и в то же время живыми, светлыми, с жёлто-серыми лукавыми всполохами вокруг беспокойных, поминутно увеличивающихся зрачков. Густые, тёмные брови на переносице у него срастались – признак горячей, страстной натуры. Я сразу полюбила его руки: крупные, с изящными запястьями и недлинными, аккуратными пальцами, большие, всегда тёплые, словно готовые к рукопожатию или ласкам. Мне нравилось, конечно, брать его за руку: моя рука умещалась в его настолько идеально, что странно было предположить, как вообще моей руке могла бы подойти какая-нибудь другая. Волосы у него – русые; когда мы только познакомились, он собирал их сзади в дурацкий, вечно торчащий хвостик. Антон вообще не отличался опрятностью, одеться мог как попало, с невероятным достоинством заявляя: «Запомни, король – и в лохмотьях король!» – но это, в сущности, ничего не значило: он же был гением.

      Он поступил в университет без экзаменов – в числе тех, кто ярче всех показал себя на математической олимпиаде. Я чувствовала себя рядом с ним как за каменной стеной – стеной, сплошь состоящей из его знаний и умений: он уже определил для себя, чему хотел бы посвятить свою жизнь, уже чувствовал своё предназначение – я же только смутно начинала понимать, чем хочу заниматься, только нащупывала свой путь, свою дорогу, и его уверенность в завтрашнем дне просто возносила его передо мной на пьедестал. Антон связывал свою будущую работу с информационными технологиями: ещё в школе он самостоятельно освоил несколько языков программирования, – но, помимо этого, он досконально разбирался почти во всём: от графических редакторов, позволяющих до неузнаваемости изменять фотографии, и программ, с помощью которых пишется электронная музыка, до рецептов приготовления жареного сыра. Он прекрасно знал сольфеджио, по слуху подбирал любые мелодии на гитаре и фортепиано, писал песни, пел, виртуозно выигрывал в покер, интересовался ювелирным делом, оружием, метко стрелял… Он невероятно легко сходился с людьми – и это мне тоже очень нравилось; улыбчивый, весёлый, обладающий искромётным чувством юмора, он умел пошутить тогда, когда это было уместно, и тонко указать человеку его место, когда не сделать этого было нельзя. Друзья уважали его как человека умного, творческого, способного по-новому, оригинально взглянуть на тот или иной вопрос; девушки, конечно, его не пропускали, несмотря на то, что он, в общем-то, не был красив, – и, что скрывать, он тоже редко обходил их вниманием, хотя почти никогда не относился к подобным симпатиям серьёзно. Что-то было в нём мягкое, ласковое, идущее от самой его души – мятущейся, неверной, местами слабой, но всё-таки доброй, тонкой, до конца почти никем не понятой. Он был, по сути, бессребреником, материальная сторона вещей не была для него важна: он любил и умел тратить всё до последней копейки, не считая того, что осталось, любил выбирать и преподносить подарки, даже самые пустяковые, хотя пустяковыми они почти никогда не были, – и мне нравилось, как умеет он отдавать, как легко расстаётся с деньгами, не ставя их во главу угла, но в то же время хорошо зная им цену. Наконец я встретила человека увлечённого,