Сочинения. Борис Савинков

взрыв был рассчитан верно и все-таки кончился неудачей. Я колеблюсь. Я взвешиваю все «против» и «за». И я не знаю: пойдем ли мы во дворец? Трудно решить и нужно. Трудно знать и еще труднее узнать.

      13 августа

      Ваня барин: мягкая шляпа, светлый галстук, серый пиджак. У него по-прежнему вьются кудри, блестят задумчивые глаза. Он говорит:

      – Жалко Федора, Жоржик.

      – Да, жалко.

      Он улыбается грустно:

      – Да ведь тебе не Федора жалко.

      – Как не Федора, Ваня?

      – Ты, ведь, думаешь: товарища потерял. Ведь, так? Скажи, так?

      – Конечно.

      – Ты думаешь: вот жил на свете революционер, настоящий революционер, бесстрашный… А теперь его нет. И еще думаешь: трудно, – как быть без него?

      – Конечно.

      – Вот видишь… А про Федора ты забыл. Не жаль тебе Федора.

      На бульваре играет военный оркестр. Воскресенье. В красных рубахах, с гармониками в руках бродят мастеровые. Говор и смех.

      Ваня говорит:

      – Слушай, я вот все о Федоре думал. Для меня, ведь, он не только товарищ, не только революционер. Ты подумай, что он чувствовал там за дровами? Стрелял и знал, каждою каплею крови знал: смерть. Сколько времени он в глаза ее видел?

      Жоржик, не то. Я не про то. Ну, конечно, не испугался… А знаешь ли ты его муку? Знаешь ли муку, когда он раненый бился? Когда темнело в глазах и жизнь догорала? Ты не думал о нем?

      И я отвечаю:

      – Нет, Ваня, не думал.

      Он шепчет:

      – Значит, ты и его не любил…

      Тогда я говорю:

      – Федор умер… Ты лучше вот что скажи: идти ли нам во дворец?

      – Идти во дворец?

      – Да.

      – Это как?

      – Ну, взорвать весь дворец.

      – А люди?

      – Какие люди?

      – Да семья его, дети.

      – Вот ты о чем… Пустяки: им туда и дорога…

      Ваня примолк.

      – Жорж.

      – Что?

      – Я не согласен.

      – Что не согласен?

      – Идти во дворец.

      – Что за вздор?.. Почему?

      Я не согласен убивать детей.

      И потом говорит, волнуясь:

      – Нет, Жорж, послушай меня: не делай этого, нет. Как можешь ты это взять на себя? Кто дал тебе право? Кто позволил тебе?

      Я холодно говорю:

      – Я сам позволил себе.

      – Ты?

      – Да, я.

      Он всем телом дрожит.

      – Жорж, дети…

      – Пусть дети.

      – Жорж, а Христос?

      – При чем тут Христос?

      – Жорж, помнишь: «Я пришел во имя Отца моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете».

      – К чему, Ваня, тексты?

      Он качает головой.

      – Да, ни к чему…

      Мы оба долго молчим. Наконец, я говорю:

      – Ну, ладно… Будем на улице ждать.

      Он весь светлеет улыбкой. Тогда я спрашиваю его:

      – Ты, может быть, думаешь, я ради текстов?

      – Нет, что ты, Жорж?

      – Я решил: так риска меньше.

      – Конечно, меньше, конечно… И вот увидишь: будет