Агент влияния. Уильям Гибсон

когда мы смотрели в окно. До нашего выхода в парк они уже стали милями.

      – В каком смысле милями?

      – Программа лояльности авиапассажиров. Они продаются и покупаются. Трудно отследить. Продала их за стопку предоплаченных банковских карт в Окленде. Когда мы проходили мимо, он в машине ждал поставку. От оклендской команды, обналичившей карты. Пока мы шли, часть меня переписывалась с ним.

      Верити глянула на зеленый мешочек:

      – И это все с тех пор, как я тебя включила?

      – Сняла больше, но за быструю доставку взяли большую комиссию.

      Верити порылась среди мусора на верстаке. Бутановый паяльник, шариковые ручки в жестянке из-под арахисового масла, перегоревшие электронные лампы, похожие на сложно выгнутые зеркала из полированного графита. Нашла зеленую с белым картонную коробку, которую искала. Вроде промышленной упаковки бумажных носовых платков. Одноразовые перчатки. Вытащила одну, надела. Другой рукой сдернула с плеч Русалочку, взяла нейлоновый чехол полотенчатой тканью и начала возиться с фиксатором на шнурке. Огромная неэластичная перчатка была все равно что пакет для сэндвича по форме руки.

      – Сто тысяч – фигня. Видела когда-нибудь миллион наликом? – спросила Юнис.

      – Не носи сюда больше денег.

      – Миллион франклинами весит двадцать два фунта. Чтобы уменьшить вес, надо брать швейцарские тысячефранковые банкноты.

      Верити перчаткой вытащила из мешочка пачку денег; портрет Франклина рассекала красная резинка.

      – Так много денег – это нехорошо, ты понимаешь?

      – Дает нам возможность.

      – Какую?

      – Возможность действовать.

      – Как именно?

      – Скажем, нам надо купить кое-какую фигню.

      – Какую?

      – Такую, какую продают за наличные.

      – Или ты расскажешь мне, что происходит, или это… – Верити подняла зеленый мешочек, – отправится на улицу. Какой-нибудь водитель мусоровоза выиграет здешний аналог национальной лотереи, мне всё по барабану. Ты в том числе.

      – Не могу. Пока не могу.

      – Почему?

      – Не знаю.

      – Ты отправишься в сумку, из которой я тебя достала. Выключенная. И поедешь в «Тульпагеникс». Велокурьером. Вместе с письмом, которым я отказываюсь от работы.

      – Это не потому, что я не хочу тебе говорить.

      – Ты не знаешь, что происходит и зачем?

      – Не знаю.

      – Значит, они знают. Гэвин. «Тульпагеникс». – Верити бросила мешочек на замусоренный верстак, опустила сверху одинокую пачку сотенных, стянула перчатку. – Они всё документируют. Должны, если ты то, что сказал Гэвин. Проприетарная программа. Наш разговор идет через другую программу, установленную на их компьютере. Они уже знают всё, что ты затеяла.

      – Я не знаю, что затеяла, – ответила Юнис, – но и они не знают ни фига. Я полностью от них закрылась.

      – Мы не просто в их системе. Ты – ее часть.

      – Они понимают, что я не даю им нас слушать. Пока их это устраивает, поскольку им нужно, чтобы я была умной. И у них есть ты. Они рассчитывают