Эпидемиологические рассказы. Марк Рабинович

что ошибка была не ошибкой, а щедрым и порой незаслуженным подарком судьбы. Ему же не повезло, и его ошибка так ошибкой и осталась. Вадимова избранница была не более искушенной чем он сам, о последствиях не задумывалась, и все закончилось появлением на свет Анатолия. Потом была недолгая семейная жизнь и мучительный развод, с плачем, истериками и скандалами. С тех пор прошло немало лет, его давешняя любовь была давным-давно снова замужем, Толя вырос в полной семье и Вадиму, казалось бы было не за что себя упрекать. Да и жил его сын в совсем другой, хотя и не такой дальней стране и говорил, надо полагать, на другом языке. Была и еще одна, не слишком приятная причина ни в чем себя не упрекать. Случилось так, что во время очередного скандала мать Анатолия гневно бросила ему в лицо:

      – … И вообще, он не твой сын!

      Был он тогда глупым и неопытным юнцом и принял это близко к сердцу. Много после, уже умудренный годами не слишком успешного опыта, он понял, что не следует верить разгневанной женщине, что бы у нее ни вырвалось в пылу гнева. А еще он осознал много лет спустя, что такие слова, неважно, правда это или нет, способна сказать лишь та, которая уже не надеется или не желает удержать мужчину. Потому что эти слова бьют по самому больному – по мужскому самолюбию – и никогда не будут забыты.

      С тех пор прошло много лет и постепенно, год за годом, сын становился для него совершенно чужим человеком. И все же он иногда звонил Анатолию, но уже не в дни рождения и не на Новый Год, а в минуты душевной слабости и внутреннего разлада. И именно так, причем не минуту а много больше, он чувствовал себя сейчас. Этим и был обусловлен его звонок тому, кого он, несмотря на все происки других и собственные сомнения, считал сыном.

      – Здравствуй отец – сказал Толик.

      Он ни разу, за всю свою уже немалую жизнь, не назвал Вадима "папой" и им обоим это казалось правильным. "Папой" он, вероятно, звал другого человека. Сын говорил с легким, почти незаметным акцентом и это тоже было правильно потому-что поддерживало невидимую дистанцию между ними, которая нужна была каждому из них. Но сегодня был особенный день, день осмысления, день катарсиса, и поэтому он не раздумывая брякнул в телефон:

      – А ты уверен, что я твой отец?

      – Ты до сих пор не можешь простить маме эту байку? – рассмеялся Толик – Она давно призналась мне, что сказала это лишь из мести. Нет, даже и не надейся отмазаться.

      Это прозвучало не слишком убедительно, но все же было приятно. Конечно, подумал он, такую пакость, такую мерзкую диверсию не аннулируешь одним голословным уверением, но все же приятно. И тут же Анатолий добавил ложку дегтя:

      – … И все же я твой сын – уверенно сказал Анатолий – Вот только не пойму, что это меняет?

      Действительно, не все ли равно, подумал он, мой он сын или нет. Он давно уже не принадлежит мне и, кроме некоторых черт лица, нет в нем уже ничего моего. Другой мужчина вытирал ему сопли, другой человек водил его за руку, другой отец сформировал его характер.