Истории дождя и камня. Инга Лис

это не одобрялось ни королём, ни кардиналом, но, несмотря на все запреты и штрафные санкции, продолжало процветать. Особенно если учесть, что играли в этот раз не на деньги, а на желание, и что лейтенант д’Артаньян отсутствовал вот уже несколько дней.

      Конечно, командир всегда смотрел на подобное нарушение сквозь пальцы, но мушкетёры предпочитали не искушать судьбу.

      Лейтенанта откровенно побаивались и на рожон старались не лезть.

      Это было тем более удивительно, если вспомнить, при каких обстоятельствах произошла их первая встреча. Впрочем, молодой человек благоразумно предпочитал об этом помалкивать.

      Он вообще был не любитель откровенничать, особенно с людьми, которых практически не знал.

      К тому же д’Артаньян действительно произвёл на него неизгладимое впечатление.

      «Жак, – сказал дядя юноше перед отъездом, – я немало рассказывал о моём бывшем ученике, но тебе следует хорошенько запомнить одно: он очень талантливый, но при этом очень своеобразный… я бы даже сказал, крайне тяжёлый человек. Следи за своими поступками и словами, потому что заслужить его уважение будет очень непросто».

      И что же?

      Человек, о котором дядя всегда говорил с таким искренним восхищением, оказался практически мальчишкой. Из его рассказов Жак знал, что будущему командиру около двадцати одного года, а увидел худого подростка с измученным серым лицом и обильной сединой в волосах.

      Это и впрямь была очень странная встреча.

      Конечно, д’Эстурвиль-младший где-то подозревал, что человек, занимающий подобную должность, всегда крайне занят, а потому вряд ли помнит об обещании позаботиться о чьём-то там племяннике, однако такого неприязненного приёма, который был оказан ему, всё-таки не ожидал.

      Д’Артаньян, создавалось такое впечатление, всем своим видом хотел показать молодому человеку, насколько некстати его появление в доме на углу набережной и улицы Бак.

      Был бледен, смотрел тяжело и всё время куда-то в сторону, разговаривал резко… вообще не дал рта открыть. Даже о дяде не спросил.

      И как же глупо получилось… как его вообще можно было спутать с прислугой?

      Может, оттого он и обиделся?

      Хотя, с другой стороны… как д’Артаньян должен был поступить? Броситься к незнакомому просителю с распростёртыми объятьями?

      Он и так сделал для него чертовски много.

      Подпоручик де Бемо, к которому д’Артаньян направил Жака, принял лионца весьма радушно. Прочёл записку, поцокал языком, а потом сообщил, что молодой человек – почти счастливчик, коль за него просит сам лейтенант. Потому что на его памяти – а память у него преотличная, – такое случается впервые.

      Помог снять пристойную комнату на соседней с казармами улице, объяснил обязанности, представил остальным мушкетёрам.

      Конечно, поинтересовался, впрочем, достаточно деликатно, кем кадет приходится лейтенанту.

      Жак честно ответил, что его дядя обучал д’Артаньяна фехтованию, когда тот учился в Лионском военном