На войне как на войне. Виктор Курочкин

и, опустив голову, пробормотал: – Простите, больше не буду.

      – Хорошо, на первый раз прощаю… Дай-ка закурить.

      Васин торопливо вытащил из кармана кисет и всыпал в руку Теленкова чуть ли не горсть махорки.

      – И ему тоже, – Теленков кивнул головой на Сачкова.

      – Ну это уж дудки! – сказал Васин. Показал Сачкову кулак и пошел. Но у двери остановился, покачал головой.

      – Ну и ловкачи же вы!..

      Сачков с Теленковым захохотали.

      – Таких жмотов, как Васин, наверное, во всем училище не сыскать, – сказал Сачков.

      – А я любого жмота распалю до самой… Подход надо иметь к человеку, курсант Сачков… – И Теленков снисходительно похлопал Сачкова по плечу. Сачков, который был в два раза старше Теленкова, принял доверительность дежурного, как пряник…

      Теленков вышел из уборной и увидел, что у дневального из рукава шинели, как из трубы, валил дым… Это уж было из ряда вон. На посту – курить!

      – Ты что, Загнишеев?.. – Теленков выразительно постучал ему по лбу согнутым пальцем.

      – А кто видит-то! – огрызнулся Загнишеев.

      – Прекрати, идиот… Ты что, хочешь, чтоб Горышич нас снял с наряда?

      Загнишеев послюнил палец, аккуратно затушил цигарку и глубоко запрятал ее в карман…

      Теленков прошелся еще три раза от бачка до тумбочки, постоял у окна, посмотрел на темный двор казармы. Одинокая лампочка на столбе качалась, и по мокрой траве скользило желтое маслянистое пятно.

      «Боже мой, какая тоска! Хоть бы поскорее на фронт! – подумал Пашка. – Если будут оставлять в училище командиром учебного взвода… Ни за что! В ноги брошусь генералу, чтоб отпустили на фронт…»

      Дело в том, что фамилия Теленкова все эти месяцы висела в главном учебном корпусе на Доске почета. И в довершение всего он экзамены сдал на пятерки… Командир батареи Лобарев весьма прозрачно давал ему понять, что он может быть оставлен в училище в должности командира учебного взвода… Размышления Теленкова прервал голос Птоломея:

      – Дежурный, время!

      – Сколько? – спросил Теленков.

      – Без пяти восемь…

      И в ту же минуту закричал дежурный по соседней батарее.

      – Пятнадцатая! Строиться на ужин!

      – Шестнадцатая, выходи строиться!

      Теленков, набрав в легкие воздуха, рявкнул:

      – Четырнадцатая батарея! Выходи строиться!

      Четырнадцатая батарея давно ждала этой самой родной команды. Курсанты соскакивали с нар, на ходу подпоясывались ремнями и уже в строю застегивали воротнички.

      – Подравняйсь! – командовал Теленков. – Смирно! – И, одернув гимнастерку, резко печатая шаг, пошел в каптерку – доложить Горышичу, что рота построена на ужин.

      Через минуту из каптерки вышел сутулый Горышич в своей неизменной фуражке, полинявшей до неопределимого цвета, которая держалась не на голове, а на огромных ушах.

      Пройдя туда и обратно строй, сумрачно глядя исподлобья, Горышич остановился на правом фланге и совершенно равнодушно,