Дневник молодого человека. Сергей Афанасьев

расценив мое молчание, как передачу ей разговорной эстафеты. – Работала на Алтае, в партии, мастером-геологом. Ходила в горы, пробы брать, то, се. Жила в палатках, или в поселке на квартире. И мой сосед по квартире – он провел девятнадцать лет в тюрьме – вдруг стал в два часа ночи в гости ко мне заходить. Не приставал, но пугал – зарежу, мол, если с другим с кем увижу. И как-то увидел меня прогуливающуюся с милиционером, и потом врезал. Губа опухла.

      Я посмотрел на Ирину. Она была погружена в воспоминания.

      – Но в милицию я не заявила. А его мать на меня – Что, хочешь посадить? – Я – Ты, стерва старая, если еще раз он появится, я его утоплю, гниду этакую! Баррикадировалась на ночь. А он один раз топором дверь выломал. Стучал сначала – я, естественно, не открывала. Вломился – Не слышала, стучал? – спрашивает. – А кто ты такой, чтобы тебе открывать? – ответила ему. Вмазал мне еще два раза. Вся морда опухла, и шрам на губе остался. А он с дружками. С ними никто из местных не ссорится. Боятся. А я написала заявление в милицию. Ко мне дружки разбираться приходили. А я уволилась и уехала.

      Она помолчала, а я подивился выпавшим на ее долю испытаниям.

      – Хотя работа мне очень понравилась. Если бы не этот сосед, с гор бы не слезла, там бы на Алтае и осталась.

      Я тактично покивал, понимая, что на такие откровения надо уметь отвечать. Украдкой посмотрел на нее. Взгляд отреченный. Видать, воспоминания плотно захватили ее.

      – Зрение – минус два, – продолжила она. – На микроскопах в СНИИГГИМСе потеряла.

      – А у кого там работала? – поинтересовался я, так как студентом приходилось подрабатывать в этом заведении.

      – В лаборатории Васильева.

      – И я у него! – подивился я. – Студентом подрабатывал. А в какой комнате сидела?

      – В сто восьмой, – ответила она, с каким-то интересом посмотрев на меня.

      – И я в ней, – кивнул я, поражаясь как тесен мир!

      Ирина докурила сигарету, поискала глазами мусорницу, подошла, выбросила окурок. Вернулась ко мне. Снова неторопливо пошли вдвоем по темной узкой улице Александра Невского – улице моего детства. Слева – пятиэтажные дома, справа – заборы многочисленных детских садов. Вдоль дороги с обеих сторон – высокие тополя.

      – А вон тот детсад – мой, – вдруг невольно вырвалось у меня. – Я в него ходил. Причем – с ночевкой. Мать меня в понедельник утром отводила, а в пятницу вечером – забирала. "Жаворонок" называется.

      И Ира действительно внимательно посмотрела в темноту, на темный двухэтажный корпус за забором и деревьями. Кивнула.

      – А еще был случай, – вдруг заговорила она, чему-то улыбнувшись. – В поле ко мне подходит один и говорит: Вадим. Я только варежку открыла, чтобы сказать: Ира, как он продолжает – Первый секретарь ВЛКСМ. Я – Извините, я не комсомолка. – Но ты же на учете состоишь? – Состою. – Так в чем дело? – Так смотря на каком. – У него аж лицо изменилось, когда до него дошло, – закончила она с каким-то радостным блеском в глазах.

      Я кивнул на всякий случай, глядя перед собой на тротуар – вдруг она в этот момент скосила на