Собиратель реликвий. Кристофер Бакли

еще бренди! Всем бренди! – Дюрер поднял кружку. – Пейте! Пейте за Альбрехта Дюрера!

      – За кого? – переспросил кто-то.

      – За Альбрехта Дюрера! Который подтирает задницу картинами Лукаса Кранаха!

      Дисмас и Магнус стянули Дюрера со стола и дотащили до дверей.

      – Ты великий человек, – бормотал Дюрер, наваливаясь на кабатчика. – Самый великий. Величайший! Величайший во всей… империи.

      – Я доведу его до дома, – сказал Дисмас Магнусу.

      Ночная прохлада приятно освежала.

      – Лишь бы никто не кликнул стражу, – обеспокоенно заметил Дисмас.

      – Насрать на стражу. Что они нам сделают?

      – Нарс, нельзя залезать на стол в таверне и орать, что папа – содомит.

      – Можно. Он же содомит. Л-лулт… Ой, я никак не могу его выговорить! Л-у-у…

      – Ты пьян, Нарс.

      – Тсс! Погоди, слушай, сейчас скажу. Лу-у-тер. Лутер теперь у нас папа. Дисмас?

      – Что, Нарс?

      – Я Лутера лублу.

      – Ладно. Хорошо. Пойдем.

      – Отведи меня к нему, я перед ним исповедуюсь.

      – Нарс, брат Лютер – в Виттенберге, а мы – в Нюрнберге.

      – Я хочу его написать. Сделаю его бессмертным.

      – Полагаю, о своем бессмертии он уже позаботился. К тому же Кранах тебя опередил.

      – Кранах? Кранах. Кранах – залупень!

      – Тише, Нарс. О господи.

      – Он и выглядит-то как залупень.

      – Если не утихомиришься, я сдам тебя страже.

      – А я буду сопротивляться, – сказал Дюрер, заваливаясь на забор.

      Дисмас подхватил друга под локоть:

      – Когда Агнесса увидит тебя в таком состоянии, ты пожалеешь, что тебя не сцапала стража.

      6. Лодка Рыбаря

      Весной Дисмас снова был в Майнце.

      Зиму он провел в теплых краях, охотясь за реликвиями для Альбрехта, – последней модой были итальянские мученики VI века, но, помимо них, удалось отыскать и пару других редкостей: ребро святого Хрисогона и отличный фрагмент копчика святой Специозы, принесший, как уверялось, несколько первосортных исцелений. По обыкновению, Дисмас предоставил бы Фридриху преимущественное право покупки, но у Фридриха и без того было столько костей Специозы, что хватило бы на полный скелет.

      К собору Дисмас привычно направился по переулку, ведущему в клуатр. Среди покаянцев и молельщиков за углом толпились паломники.

      День был не праздничный. Что они тут делают? Разодранные рубища покаянцев пятнала кровь. Дисмас всегда полагал самобичевание вульгарным обычаем. Безрукие и безногие калеки ползли и перекатывались по булыжникам мостовой. Лица многих были обезображены язвами и голодом. Толпа осаждала вход в клуатр, где стояли на страже два ландскнехта – те самые, которых Дисмас видел прошлой осенью.

      – Что происходит? – спросил он паломника.

      – Лодка апостола Петра. Индульгенция на двести лет!

      О господи, подумал Дисмас. Он пробрался через толпу ко входу. Ландскнехт алебардой преградил ему путь:

      – А ты куда, паломник?

      – Я не паломник. С дороги.

      – Вход – десять крейцеров. –