33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине. Евгений Анташкевич

виски, настоящее виски. Я вожу с собой эту флягу на случай, если понадобится обработать кому-нибудь рану. Но вы можете немного выпить, и я с вами, только чтобы наши соседи не видели…

      Сорокин был так удивлён, что сидел и ничего не мог сказать.

      – Я слишком долго путешествую вот так, без комфорта, и должна быть ко всему готова. А ещё я хочу попасть к себе на родину и описать всё, что я тут видела. Это моя задача, и я хочу, чтобы вы мне в этом помогли, дорогой мой поручик Мишя.

      После этого они долго ехали и молчали, уже совсем стемнело, и вдруг Элеонора спросила:

      – Если ваша мама потомок татар… вы похожи не на неё?

      – Вы имеете в виду, что я блондин?

      – Да!

      – Я похож на папу, хотя мама не такая брюнетка, как вы, у нас в неё мой младший брат… – А где они сейчас?

      – Не знаю, меня отправили из Омска на несколько дней раньше, они тоже уже собирались, но смогли ли уехать?

      – То есть вы о них ничего не знаете?

      – Ничего.

      – Надо надеяться. Надо надеяться на лучшее…

      Через час обоз встал. Возница соскочил, взял лошадь под уздцы и отвёл сани ближе к обочине.

      – Им, – пробурчал он, – всё одно, што ночь, што день, а скочуть туды-сюды… так от греха! И вона – полянка, тама костерок и разложим, а?

      Сорокин вглядывался в обочину дороги и край тайги, но не увидел никакой полянки, только под сплошной стеной зарослей границей белел тракт. Он хотел было позвать фельдфебеля, но тот уже стоял рядом.

      – Што, уважаемый! – Огурцов обратился к вознице. – Есть котелок, али ищо кака посудина, подставляй, это тебе крупа для барышни да консерва, разумеешь?

      – А давай! – услышал Сорокин голос возницы.

      «Как они в такой кромешной тьме что-то видят?» – подумал он и моментально ослеп от вспыхнувшего света зажигалки в руках у Элеоноры. Он прикрылся ладонью.

      – Не привыкли, – тихо сказала она.

      – А вы, ваше благородие, к нашему котлу, у нас тама довольствия… – И Сорокин почувствовал, что Огурцов дотронулся до рукава его шинели.

      – Не надо, я сам, вроде нога уже получше. – Он чувствовал себя неудобно, во-первых, не такой уж он инвалид, чтобы опираться на руку фельдфебеля, а во-вторых, ему очень не хотелось уходить от Элеоноры. Он протянул ей флягу:

      – Пока возьмите, пусть будет у вас, а то неудобно, если солдаты почувствуют запах.

      – Хорошо, Мишя, вы ведь вернётесь?

      Сорокин встал сначала на одну ногу, потом на другую, подвёрнутая нога ещё болела, но терпимо, и он мог идти.

      – Обязательно, леди Энн.

      Ждать ужина не было времени, и Сорокин вместе с Огурцовым направился в штаб. Они шли по ходу обоза и через час дошли до села, до предела забитого людьми и санями. В селе было светло от горевших костров, вокруг которых вперемежку сидели офицеры, солдаты, женщины, дети и гражданские мужчины. В избах в каждом окне горел свет керосиновых ламп или отсвечивал огонь от горящих печек. Сорокин спросил про штаб, и ему махнули рукой вдоль бесконечной улицы. Они шли, огибая бивуаки, и Огурцов всю