Мракобес. Елена Хаецкая

исходила пешком все дороги между Неккаром и Рейном, нажила немного денег, но еще больше потратила. Родился у нее ребенок, но умер, не прожив и полугода.

      Была Хильдегунда рослой, широкой в кости и плохо кормленой. Лицо у нее простое, скулы такие широкие, что на глаза наезжают. Не глаза, а щелки. Два богатых дара у Хильдегунды: голос и густые черные волосы. Благочестивые люди говорят, что красивые волосы – верный признак ведьмы, ведь любуясь своей красотой, женщина поддается суетным мыслям и легко становится добычей дьявола.

      Хильдегунда не была уверена в том, что не проклята на веки веков, но обсуждать это боялась даже с отцом Валентином, хотя вот уж кто легко прощал женщинам все их грехи. Иеронимус фон Шпейер вызывал у нее ужас, и нового капеллана Хильдегунда тщательно обходила стороной. Сейчас он сидел почти напротив нее, и она не решалась поднять на него глаз.

      Сидела неподвижно, приоткрыв рот, и глядела на капитана. А тот снял со своего плеча руку соседки, бухнул кружкой о стол и запел, перекрывая застольный шум. Грустно запел, как будто оплакивал что-то:

      Lasst uns trinken, lasst uns lachen

      Konig Karl kommt nach Aachen…[3]

      Хильдегунда вскинула голову, подхватила.

      Постепенно все прочие голоса смолкли. Только эти два остались. То сливались, то расходились они: мужской – высокий и сиплый, как будто пропыленный, и женский – низкий, из глубины души исходящий.

      Платье на Хильдегунде сбилось, открыв плечо, худое, слегка загнутое вперед. Поет, наматывает на палец черный локон, а узкие глаза стали наглыми. И красива была Хильдегунда в те минуты так, что взгляда не отвести.

      Lasst uns kampfen, lasst uns sterben, –[4]

      речитативом проговорила женщина. И вместе с капитаном они заключили:

      Konig Karl ruft nach seinen Erben…[5]

      Мгновение висела ошеломленная тишина. А потом капитан уперся кулаком в бедро и расхохотался. До слез, оглушительно. И остальные, точно по команде, ожили, заерзали, загалдели.

      На скулах девицы проступили красные пятна, рот растянулся, и лицо сразу стало уродливым.

      – Ты всегда меня брала пением, – сказал Агильберт. – И как это у солдатской подстилки может быть такой дивный голос?

      – А может, дьявол ее телом владеет? – спросила Эркенбальда, наклоняясь через стол. – Если беса изгнать, она тут же и падет мертвая. Не дано человеку петь так сладостно.

      – Дано, – сказал Иеронимус из своего угла.

      Эркенбальда метнула на него взгляд.

      – Тебе почем знать?

      Иеронимус пожал плечами.

      – Знаю и все.

      – Ты могла бы зарабатывать на жизнь пением, – сказала Эркенбальда, обернувшись к черноволосой.

      – Тогда платите! – пьяно крикнула Хильдегунда. – Платите за мой голос, вы!..

      – Возьми, – забавляясь, сказал капитан и пустил по столу монету. Женщина прихлопнула монету ладонью, сунула в кошель, спрятанный под юбками, мелькнула на мгновение ослепительными белыми ногами.

      – Дурак ты, Агильберт, – равнодушно отозвалась она, одергивая на

3Будем пить и веселиться,Карл-король сидит в своей столице…

4Будем биться, будем умирать

5Карл-король велит наследника призвать…