Тьма императора. Часть вторая. Анна Шнайдер

на воспоминания о том, как София пела детям колыбельную всего лишь два дня назад. Прекрасным, чистым и чуть дрожащим голосом, пытаясь не смотреть на императора, но всё равно иногда поднимая взгляд – чтобы тут же его опустить.

      Думать о Софии было мучительно, но не думать Арен не мог. И когда Александр уснул, император тихо вышел за дверь спальни, шагнул в камин и начал строить лифт в её комнату.

      Арен знал, что его маленькой аньян там нет, и возможно, больше никогда не будет. В этом переносе не было никакого смысла… практического смысла – никакого. Но туда неимоверно тянуло, словно там, в той комнате, осталось что-то важное.

      Тишина и темнота – вот что увидел Арен, когда вышел из камина. Свет был только от пламени, и император не стал зажигать светильники – боялся заметить то, что изменилось здесь со вчерашнего дня. Дознаватели, конечно, тут побывали, не могли не побывать. Неважно, что это ничего не дало – таков порядок.

      Арен вздохнул – в лёгких было тесно и почему-то горячо, – и подошёл к столу, на котором лежала стопка рисунков Софии. Она не могла оставить всё так, значит, это сделали коллеги Дайда или он сам.

      Император запустил в воздух огненный шар магического светильника, протянул руку и взял верхний рисунок.

      Озеро Чол, куда они переносились с Софией… кажется, в среду. Защитник, кажется, что с тех пор прошла целая вечность.

      Следующий рисунок – Коралловое море. Нежные и радостные краски, ощущение безмятежности и полёта… Сейчас Арену казалось, что той поездки не было вообще.

      Император отложил листок бумаги в сторону – и задохнулся, замер, увидев на рисунке самого себя, улыбающегося, счастливого, в плавках и с капельками воды по всему телу. Всё было выписано с педантичной точностью, в мельчайших подробностях, и Арен даже дотронулся до капелек воды ладонью – не намокнет ли?

      Не намокла.

      Он закрыл глаза, пытаясь справиться с собой. Отчаяние захлёстывало, накрывало с головой, и впору бы ставить эмпатический щит внутри собственной души – но это, к сожалению, невозможно.

      Невозможным было и ещё кое-что. Вместо пустоты, поселившейся в нём со дня смерти Агаты Арманиус, в груди теперь будто бы полыхал костёр. Пламя обжигало до боли, до кровавых всполохов в глазах, до дрожи во всём теле, и сердце билось, стучало, бесновалось в грудной клетке, словно мечтало порвать её и вырваться наружу.

      И правильно. Зачем ему это сердце, если Софии больше нет?

      Арен, глухо застонав, положил на место рисунок и отвернулся. Дурак! Почему не замечал этого раньше? Окунался в её эмоции, пил их, как ключевую воду, не понимая, что они не только её – и твои тоже! Поэтому и не мог в последние дни отделить Софию от себя, поэтому и чувствовал её с собой единым целым. От искры может разгореться пламя, а София была гораздо больше, чем искра.

      – Она не была, – прошептал Арен, хватаясь за виски, которые неимоверно сдавило. – Она есть. Она не исчезла!

      «Веришь в чудеса? Веришь, что Эн сможет воссоздать тело из энергетического контура? Ты не просто дурак – ты хуже».

      Арен задыхался, метаясь из угла в угол, злился на себя, брата,