Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1. Анатолий Гейнцельман

все, как светописная пластинка,

      Запечатлела, видно, неспроста!

      Да, неспроста вчера в мое окошко

      Ты постучалась и, у лампы сев,

      Мне показала, что моя дорожка

      Ведет над пропастью в открытый зев

      Небытия к уничтоженью мысли.

      Я знаю, что плохой я христьянин:

      Мы все теперь над бездною повисли,

      И чужд нам всем распятый Божий Сын!

      Но не заглох кремнистый путь к вершине,

      Как видишь, раз на крыльях у тебя

      Прочел я повесть о любимом сыне

      Всевышнего, в Аиде злом скорбя!

      В звездную ночь

      Кто там серебряных булавок

      Рассыпал по небу лоток?

      Кто золотых послал козявок

      Метаться в бездне, как волчок?

      Кто звездную по своду крынку

      Разлил вселенной молока?

      Вопрос нелепый, но былинку

      Ли упрекать? Она, пока

      Живет, глядит и вопрошает

      О том, что над ее челом

      Так ослепительно сверкает

      За синим вечности стеклом.

      Какая ночь! Незримо волны

      У скал, незримых также, спят,

      Лишь низью жемчужною челны

      Лампары на море горят

      Да этих звезд неумолимых,

      Недостижимых легион.

      И жизнь вся для тяжкой схимы —

      Непостижимый только сон.

      Сон жуткий, непочатый, вечный,

      Напрасный так же для ума,

      Как этот Путь во мраке Млечный,

      Как Божьей мантии кайма.

      Но на горе, в каменоломне,

      Огонь мистический горит,

      Как будто бы Мадонны скромной

      Там изваяние стоит.

      Да около меня Мадонна

      Сидит живая искони

      И освещает неустанно

      Земные все мои пути.

      И обнимая тихо плечи

      Ее в полночной тишине,

      Я звездные постигнул речи

      В неизмеримой вышине.

      Недоуменный странник

      Я на земле недоуменный странник,

      Чужой всему, что мечется вокруг.

      Крылатый я Создателя посланник,

      Спустившийся в юдоль земную вдруг.

      Не знаю, по вине иль любопытству

      Попал я в этот низший из миров,

      Но, судя по чрезмерному бесстыдству

      Подчас ума и горделивых слов,

      Я был сюда низвергнут для изгнанья,

      Как некогда мятежный Люцифер.

      Но кончились уж годы испытанья,

      И я опять очистился для сфер.

      Всё человеческое чуждо стало

      Моей освободившейся душе,

      И тело бренное плестись устало

      В пыли дорог и в снежной пороше.

      Меня не тешат орхидеи духа,

      На райские похожие цветы,

      Сплетенья слов, что невесомей пуха,

      И к пропасти ведущие мосты.

      И даже мир меня теперь подножный,

      Ажурный, ювелирный, перестал

      Приковывать в юдоли бездорожной,

      Где столько я томился и страдал.

      Один брокат меня еще небесный

      Влечет к себе в необычайный край,

      Подвижный вечно, дымчато-чудесный,

      Как