Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1. Анатолий Гейнцельман

рваной

      В лаптях мужика,

      С провалиной странной

      Клячонки бока.

      Пишу на погосте

      Покойников ряд:

      Безгробые гости

      С терпеньем лежат

      И ждут, как живые,

      Что в очереди

      Листки паевые

      Прижали к груди.

      Пишу я страданье

      И горе пишу,

      Но в час созиданья

      Пощады прошу,

      Прошу объясненья,

      Зачем это я

      Пишу с омерзеньем

      Тоску бытия.

      Картинка

      Над змейкой заката пунцовой,

      Под тучей угрюмо-свинцовой,

      Меж воронов мерзнущих групп

      Замерзший качается труп.

      Собаки голодные с воем

      Бредут за военным конвоем,

      Кого-то зачем-то ведущим

      Под голые, мокрые кущи,

      Где вырыта в тающей глине,

      На краюшке самом картины,

      В три четверти узкая ямка,

      Где чья-то окончится лямка.

      Есть где-то лазурные сказки,

      И люди, и кисти, и краски,

      Да ноги налиты свинцом,

      Да смотришь звериным лицом,

      И прячешься в угол берлоги,

      И воешь, и воешь, как пес,

      Не видя в порошах дороги,

      На творчества синий Патмос.

      1920

      Протяжные строки

      Всё то же, о Боже, бессменно из тлена

      Рождается,

      И так же жемчужно искристая пена

      Сливается

      С краев окровавленной жизненной чаши.

      И шепотом

      Предсмертным всё так же исполнены наши

      И ропотом

      Молитвы и песни тягуче-повторные,

      Бессильные.

      Давно оказались и насыпи черные,

      Могильные,

      И белые стены для нас колыбельные

      Заранее

      Бесцельно-прекрасными, смутно-бесцельными

      Вещаньями.

      И души всё снова зачем-то, бесплодные,

      Рождаются

      И с чаши отравленной в дали холодные

      Сливаются.

      Лунный серп

      И сегодня ни разу в окошко

      Я не глянул через занавеску.

      Завернувшись в клубочек, как кошка,

      Я блестящую плел арабеску,

      Ослепительно жуткий гротеск,

      Чтоб загрезить, запеться, забыться:

      Так на солнца обманчивый блеск

      Чернокрылая взносится птица.

      Лишь когда потонул карандаш

      В темноте, и рука, и бумага,

      Я оставил словесный чардаш

      И волшебную палочку мага.

      Был небесной кирасы свинец

      Дальнобойным разорван снарядом,

      И алмазный искрился венец

      И серпочек серебряный рядом.

      Серебристый серпочек луны,

      Новорожденный и однодневный.

      В Возрожденья последние дни

      У Небесной своей Королевны

      Под ногами подобный серпок

      Извивал многострастный Мурильо,

      Богоматери лучший сынок,

      Серафима приявший уж крылья.

      И на наш окровавленный лик

      Опустилась из терний корона,

      На