Коронованный рыцарь. Николай Гейнце

Васильевского острова.

      Квартира была убрана с претензиями на роскошь, на ту показную убогую роскошь, которая производит впечатление худо прикрытой нищеты и вызывает более жалости, нежели нищенские обстановки бедняков.

      Начиная со сплошь заплатанного казакина прислуживавшего лакея, но казакина, украшенного гербовыми пуговицами, и кончая до невозможности вылинявшим ковром, покрывавшим пол маленькой гостиной, и разбитой глиняной статуей, стоявшей на облезлой тумбе, – все до малейших мелочей этой грустной обстановки указывало на присутствие голода при наличности большого аппетита.

      Ирена Станиславовна была на фоне этой квартиры похожа на сказочную владетельную принцессу, временно одетую в лохмотья.

      Такое, как припомнил теперь Оленин, произвела она на него впечатление при первом приеме у себя.

      Когда она вышла в эту маленькую и разрушающуюся гостиную, то ему показалось, что он сидит в царских палатах, среди утонченной роскоши, блеска золота и чудной игры драгоценных камней.

      Она способна была скрасить всякую обстановку, как та сказочная принцесса, которая носила свои лохмотья, казавшиеся на ней королевской порфирой.

      Он не обратил внимания на смешные приседанья, которыми встретила и проводила его Цецилия Сигизмундовна, и лишь во второй или третий раз ему бросился в глаза ее домашний костюм.

      Он резко отличался от тех, которые она носила, выходя из дома; весь черного цвета, он состоял из ряски с кожаным кушаком и полумантии с какой-то странной формы белым крестом на плече.

      Он обратился за разъяснением к Ирене.

      – Тетя – мальтийка… – просто сказала молодая девушка.

      – Мальтийка?.. – недоумевающе-вопросительным взглядом окинул он красавицу.

      Это слово было для него непонятным.

      Ирена Станиславовна в кратких словах объяснила ему историю Мальтийского ордена и сообщила, что ее брат Владислав новициат этого же ордена, то есть готовится принять звание рыцаря.

      – Где же теперь ваш брат? – спросил Оленин.

      – Я не могу наверное сказать вам – или в Риме, или же на Мальте… Он давно не писал ни мне, ни тете…

      Виктор Павлович залюбовался на дымку грусти, которая искренно или притворно заволокла чудные глаза его собеседницы.

      – Я тоже посвящу себя этому ордену… – томно заметила Ирена.

      – Вы?

      – Да, я. Чему вы так удивились?.. Для меня нет ничего в жизни… Посвятить себя Богу – мое единственное и постоянное желание.

      Она подняла глаза к небу.

      – Как для вас ничего… для вас… в жизни… все… – взволнованно заговорил Оленин.

      – Что же это все? – усмехнулась она углом своего прелестного рта.

      – То есть как что… все?.. Все, что вы хотите…

      – О, я хочу многого… недостижимого…

      – Для вас достижимо все.

      – Вы думаете?

      – Я в этом уверен… С вашей поражающей красотой…

      – Поражающей… – улыбнулась она.

      – Именно поражающей… – пылко перебил он ее. – Вам стоит только