Коронованный рыцарь. Николай Гейнце

весь мыслями с семьей последнего, среди которой была обожаемая им девушка.

      «Зинаида так любит отца! Это положительно убьет ее!» – проносились в его голове мысли.

      Что «это»? – он не отдавал себе ясного отчета.

      Под гнетом таких дум он гнал ямщиков, и только при въезде в Петербург, когда у заставы его начали спрашивать о звании, имени, фамилии и месте остановки, Оленин вспомнил, что ему негде остановиться.

      Находясь постоянно в разъездах, он не обзавелся частной квартирой и жил на биваках в Измайловском полку, а с исключением из службы остался без определенного места жительства.

      Расстроенный и сосредоточенный на одной мысли, что сталось с Похвисневыми, Виктор Павлович стал было сперва в тупик от последнего вопроса и лишь после некоторого размышления вспомнил, что его дядя по матери, Иван Сергеевич Дмитриевский, недавно писал ему в Москву и что даже у него есть к нему дело.

      В письме он уведомлял его, что вернулся из-за границы и просил, в случае приезда в Петербург, остановиться у него. «Иначе ты обидишь и меня, и Петровича», – говорил он в письме.

      Петрович был слуга – друг Дмитревского, знавший Виктора Павловича с малолетства.

      Напрягши свою память, Оленин вспомнил новый адрес Ивана Сергеевича, сказал его чиновнику и приказал ямщику ехать на Большую Морскую.

      Мы видели, что он не застал дома дяди и по смущенному лицу Петровича догадался, что и над его барином, хотя последний был в отставке, стряслась беда, быть может, не хуже, чем над Похвисневым.

      По моргающим глазам слуги, из которых готовы были брызнуть слезы, Виктор Павлович увидал, что дело может быть очень серьезно, и хотя старался утешить Петровича, но чувствовал, что на него самого нападает тревожное волнение.

      Последнее стало усиливаться, когда наступил уже вечер, а Иван Сергеевич домой не возвращался.

      Виктор Павлович, в угоду Петровичу, сел за накрытый в два прибора стол, но почти не дотрагивался до подаваемых кушаний.

      – Я, Виктор Павлович, схожу, может, где стороной разузнаю, – дрожащим от волнения голосом, в котором слышались решительные ноты, заявил Петрович, подавая в кабинет свечи. – Ведь не иголка их высокородие, пропасть не могут.

      – Куда же ты пойдешь?..

      – Да уже похожу, разузнаю…

      – Что же, иди; на самом деле, надо узнать, что случилось.

      – Да уж так в неизвестности еще хуже, – с плачем в голосе сказал Петрович и рукой смахнул с глаза навернувшуюся на ресницу предательницу-слезу.

      Викор Павлович остался один и начал читать найденную им в спальне дяди книгу, но вскоре бросил.

      Он ничего не понимал из читаемого, печатные строки прыгали перед его глазами, их застилал какой-то туман.

      Оленин встал и стал нервными шагами ходить по кабинету.

      Время тянулось бесконечно долго.

      Наконец, дверь кабинета отворилась и на ее пороге появился весь бледный, растерянный Петрович.

      – Ну, что, узнал? – бросился к нему Виктор Павлович, волнения которого дошли уже до