Коронованный рыцарь. Николай Гейнце

в чем бы мог обвинить ее.

      Кротче и добрее на самом деле не было женщины.

      Не подчиняясь духу времени и примеру тогдашних барынь, она не только никогда никого не прибила, но даже никто из прислуги не слыхал от нее сурового, не говоря уже бранного, слова.

      Один только раз домашний парикмахер Андрюшка, мальчишка лет семнадцати, страшный шалун, рассердил ее тем, что, вместо того чтобы прийти в свое время причесать ей волосы, ушел куда-то с крестьянами в поле и долго пропадал.

      Узнав, что он наконец вернулся, она выбежала к нему в лакейскую и, выбранив дураком, буквально одним пальцем, как рассказывал и Андрюшка, толкнула его в щеку.

      Сделав это страшное дело, она побежала обратно в спальню и, бросившись на постель, зарылась лицом в подушки.

      В этом состоянии нашел ее Павел Семенович и долго не мог успокоить в ней опасения, что она очень больно сделала Андрюшке.

      Однажды, впрочем, она очень оскорбила мужа.

      Будучи по делам в Туле, Павел Семенович купил ей на платье ситцу.

      Посмотрев подарок, она сказала:

      – Эх, Паша, что это тебе понравилось? Не хорошо…

      – Не хорошо! – холодно заметил он. – Дайте ножницы…

      Тут же при ней он изрезал ситец в мелкие куски.

      Всеми этими воспоминаниями терзал свою душу неутешный вдовец.

      О новорожденном ребенке, которого окрестили за два дня до смерти матери, почти позабыли.

      По совету дворовых, чтобы он на первое время не попадался на глаза барину, который в нем может все же видеть виновника смерти жены, его отвезли к соседям.

      С обтертою от новой коленкоровой рубашки кожею, ни разу после крестин не мытою, неделю спустя после похорон Ольги Сергеевны его привезли к отцу.

      Не предупредив его ни о чем, кормилица вынесла к нему ребенка, который инстинктивно протянул к нему ручки.

      Павел Семенович не выдержал, зарыдал, схватив на руки сына.

      Казалось, инстинктивная ласка ребенка утешила горе любящего мужа.

      Казалось, в нем проснулся отец.

      Увы, это только казалось.

      Через несколько месяцев он как-то снова отдалился от своего сына, который был отдан всецело на попечение мамки и остальной женской прислуги богатого помещичьего дома.

      Павел Семенович становился все угрюмее и угрюмее; припадки меланхолии, которые продолжались по нескольку дней, стали повторяться все чаще и чаще.

      В эти страшные для него и для всех домашних дни несчастный не вставал с постели, не принимал пищи и стекловидными глазами глядел в одну точку.

      Иногда ночью он вдруг в одном белье, несмотря на время года, уходил из дому и его находили почти без чувств на могиле его жены и препровождали домой.

      Так прошло более года.

      Из Москвы пришло известие о смерти любимой старшей сестры Павла Семеновича, Екатерины Семеновны, вдовы генерал-майора Похвиснева, – тело покойной должны были привезти в Оленино и похоронить в фамильном склепе.

      Эта смерть сестры еще более усугубила гнетущее настроение духа Павла Семеновича.

      Могилу