Коронованный рыцарь. Николай Гейнце

государя также, конечно, отразился на образе жизни столичных обывателей.

      Вставал государь не позже пяти часов и, обтершись, по обыкновению, куском льда и поспешно одевшись, до шести часов, помолившись Богу, слушал донесения о благосостоянии города, отдавал приказания по делам дворцового управления.

      С шести до восьми занимался государственными делами с первыми сановниками государства и затем два часа верхом или в санях ездил по городу, заезжая невзначай и совершенно неожиданно в разные присутственные места и казармы.

      По возвращении домой в десять часов он до двенадцати занимался ученьем гвардии, принимал просьбы и совещался с военачальниками.

      В двенадцать часов он возвращался в комнаты, где уже в столовой были накрыты столы с закускою и водкой.

      Все бывшие на разводе свободно пили и закусывали.

      После закуски, когда посторонние удалялись, государь с семьей и близкими садился обедать.

      После обеда государь отдыхал до трех часов, а затем снова отправлялся кататься по городу.

      С пяти часов до семи он снова занимался государственными делами, а час, с семи до восьми, посвящал своему семейству.

      В восемь часов государь ужинал и ложился спать.

      В это время во всем городе не было уже ни одной горящей свечки.

      С такими порядками жизни своего государя, конечно, должны были сообразовываться все сановники и служащие, а потому в течение нескольких дней в Петербурге переменился совершенно род жизни.

      День сделался опять днем, а ночь – ночью.

      Были, конечно, недовольные, но большинство с восторгом созерцало своего трудолюбивого монарха.

      Восторг этот дошел до своего апогея, когда сделалось известно, что государь в назначенные им дни и часы сам принимает просьбы от своих подданных.

      Говорили, что он заявил, что во время его царствования не будет ни фаворитов, ни таких людей, через которых он будет узнавать нужды и обиды своих подданных, да и то после нескольких недель, месяцев и даже лет, во время которых просители изнывают в ожидании. Он сам будет принимать просьбы и жалобы.

      Добавляли, что на вопрос, какого звания людей прикажет он допускать к себе и кто может пользоваться этой милостью, Павел Петрович ответил:

      – Все и все: все суть мои подданные; все они мне равны, и всем равно я государь; так хочу, чтобы никому не было в том и возбраняемо.

      Несомненно, что такое распоряжение сильно повлияло на отправление правосудия и на отношения знатных людей к простолюдинам. Строгий суд самого государя висел над ними дамокловым мечом.

      Вскоре появилось наделавшее в Петербурге много шума и последствие такого распоряжения.

      Один из купцов подал государю жалобу на самого петербургского генерал-губернатора Николая Петровича Архарова, в которой излагал, что последний должен ему двенадцать тысяч рублей, но, несмотря на его просьбы, денег не возвращает, сперва водил обещаниями, а теперь приказал гнать его, просителя, в шею.

      Государь принял просьбу, находясь при разводе и стоя с любимцем