Прощальная гастроль. Мария Метлицкая

поделать? – оправдывалась она. – Да, в выходные! Почему – все? Почему «как всегда»? Ну так получилось! Уж извини! Знаешь ли, этим не я распоряжаюсь!

      Лора Петровна все же приехала – Таню к этому времени уже оформили, переодели и повезли на каталке в родилку.

      Боли пока еще были терпимы, но схватки учащались и ужесточались. Мама хватала ее за руки и умоляла «не волноваться». Таня заплакала, от страха и одиночества, мамино лицо осталось в памяти навсегда – худенькая фигурка в дверном проеме с двумя поднятыми пальцами, средним и указательным, – виктория, знак победы. Мамины глаза, полные страха и боли. Жалкая улыбка – для поддержания духа. Мама… Боец и борец!

      Лора Петровна ощупала Танин живот, нахмурилась и наклонилась:

      – А ты как думала? Здесь шутки не шутят!

      Таня вздрогнула и испугалась.

      Запомнилось навсегда – холодное и красивое лицо гинекологини, белый локон волос, выпадающий из-под зеленого колпачка, крупные сережки с ярким зеленым камнем – наверное, изумрудом – и холодные, холеные руки, очень красивые руки.

      И последняя мысль: «Зачем она так? Ведь все же мамина подруга».

      А дальше началась такая нестерпимая боль, что больше ни о чем не думалось. Ни о чем.

      Наконец, когда Таня от боли почти теряла сознание, Лора Петровна погладила ее по лбу – ничего, девочка! Осталось чуть-чуть! Набралась терпения – и …!

      Скоро и вправду схватки закончились и перешли в потуги – это было тоже несладко, но нестерпимая боль отошла.

      После требовательного крика акушерки: «Тужься, тужься, ленивица! Ее еще уговаривать надо!» – Таня заплакала:

      – Просто сил совсем нет.

      Акушерка усмехнулась:

      – Сил у нее нет, вы посмотрите!

      А потом будто смилостивилась:

      – А сил еще надо знаешь сколько? Все только началось, моя милая! Будешь еще роды вспоминать как прогулку! Детки знаешь как дают прикурить? Вот ты, например! Мамку небось не спросила?

      И в эту минуту Тане показалось, будто из нее что-то вылетело – стремительно, пулей. Так оно и было, собственно. И через пару минут она услышала легкий и звонкий шлепок и тихий, почти неслышный, мышиный писк.

      Акушерка засмеялась и поднесла к ее лицу младенца:

      – Ну, кого родила? Отвечай!

      Таня увидела красное мокрое тельце, покрытое чем-то склизким, и еще – признак принадлежности к мужскому полу.

      – Мальчика, – прошептала она, чувствуя себя абсолютно бессильной, невероятно усталой и опустошенной. И еще – очень счастливой.

      А потом были холодный коридор – дуло из окон – и бесконечное ожидание – когда? Когда наконец отвезут в палату? Когда она сможет укрыться одеялом, выпить горячего чаю и рассмотреть своего дитеныша?

      В палате, слава богу, было тепло. На кроватях лежали еще две «мамочки» – так теперь их называли.

      Одна, рыжая и конопатая Алевтина, тут же начала ухаживать за Таней – укрывать вторым одеялом, взбивать подушку, наливать чай. Она была простой и бесхитростной – сыпала вопросами и бесконечно болтала. Родила два дня назад и сил уже