Несчастные куклы для Мары. Лори Лютер

что это глупо. Я много раз спрашивал её, зачем она это делает, и однажды она мне ответила, что так размышляет о разных вещах, но я к тому времени уже догадался, что дело не в этом, потому что размышлять можно и в других позах, и совсем не обязательно забираться для этого в ванную.

      Это всё были её таблетки или порошки, которые она иногда приносила домой. Я знал, что они какие-то особенные, потому что она принимала их, когда ничем не болела, и держала их не в аптечных коробках и банках, а завёрнутыми в обычную бумагу или в прозрачные пакетики. Я знал, что в аптеке не дают таблеток в такой упаковке. И хотя она так и не рассказала мне, зачем они ей нужны, я догадался сам, что они нужны ей для того, чтобы вот так сидеть или лежать, будто ничего не понимая. Сколько себя помнил, мама всегда приносила эти таблетки. Но от меня она их прятала, хотя я не имел к ним никакого интереса и не хотел их пробовать. Зачем мне было сидеть полдня как статуя, пялясь в потолок или в стену? Я же не настолько дурак.

      Правда, ещё у неё были другие таблетки, которые отличались от тех даже на вид – они были всё время разных цветов, но никогда не были белыми – от них мама наоборот становилась весёлая и бодрая, включала музыку и пританцовывала, затевала уборку в квартире и даже гладила меня по волосам и говорила приятные вещи. Но это бывало совсем редко и продолжалось недолго, и после таких таблеток она становилась злая, уставшая и потная, закрывалась в комнате и долго спала, выходя на кухню только попить воды или покурить, пугая меня одним своим видом. Я всегда искал в ней поддержку, понимание и опору, но в такие дни она сама выглядела совсем беззащитной. Наверное, она искала опору во мне, а я не мог ей этого дать.

      Как-то очень давно, когда я был ещё маленький, я часто спрашивал у мамы, почему я не могу быть умным. Она очень долго не хотела говорить и злилась, но потом, когда я уже надоел ей с этим вопросом, с недовольным выражением лица всё же объяснила мне, что я дурак из-за этих самых таблеток. Тогда же она и рассказала, что когда-то у меня был папа, но только пока я ещё не родился. И что он ушёл от неё тоже из-за этих таблеток. И из-за меня. В общем, там была какая-то связь. Больше я ничего не смог у неё выведать.

      Ещё дома всегда были напитки, к которым мне запрещалось притрагиваться. Однажды, когда я ещё был подростком, я пробрался к спрятанной мамой бутылке, открыл её и сделал глоток. Хоть жижа была и препротивная, я всё равно собирался продолжить её пить, потому что мама одним глотком никогда не ограничивалась, и я решил, что тоже не должен останавливаться. Но тут зашла она. Она не стала меня ругать, а просто сказала: «Если тебя что-то мучает и тревожит, можно это выпить, и ненадолго мучения отойдут. Но утром они вернутся снова и будут ещё сильнее. Надо ли тебе это?» Мне это было не надо, и я больше не трогал эти бутылки. Странно, что сама мама не следовала своему же совету. Мне казалось, что это в духе всех этих умных людей,