Мой генерал. Альберт Лиханов

можно было бы в магазин сходить – за хлебом, за молоком, дрова поколоть, воды наносить, как тимуровцы у Гайдара. Но дрова колоть ни к чему – у нас ведь центральное отопление, вода по водопроводу течёт, а за хлебом и молоком я и так хожу, без всякого шефства.

      Нет, ничего я не придумал. Но домой помчался сразу. Ведь мы с дедом ещё как следует и не поговорили. А у меня к нему вопросы. Целая куча. Про войну. Про артиллерию. Про всякое такое.

      Ещё на лестнице я услышал вкусный запах. А когда дед мне дверь открыл, запах этот прямо в нос ударил.

      Я открыл рот. Вообще-то рот у меня сам открылся. Автоматически.

      Ещё бы!

      Дед стоял в закатанных старых штанах и в калошах на босу ногу – где их он только выкопал! Редкие волосики на голове торчали в разные стороны.

      В одной руке он держал тряпку. А сам испуганно улыбался.

      – Слава богу! – воскликнул он совсем не по-военному. – Я думал, родители!

      Как загипнотизированный, я положил портфель, разделся, обошёл квартиру. Всё было перевёрнуто вверх дном. Ковёр лежал, свёрнутый в трубу. Диван сдвинут со своего места. Стулья торчали пирамидами, друг на друге.

      Дед окунул тряпку в ведро с водой, наклонился – и я снова поразился. Он мыл пол быстро, ловко, умело. Будто всю жизнь не в армии командовал, а только полы и мыл.

      Оторопь моя постепенно проходила. Сначала я хотел возмутиться. Хотел сказать, что пожалуюсь маме: не для того дед сюда летел с военными лётчиками, чтобы полы мыть. Но потом представил, как расскажу про эту сцену Кешке. Как он меня за такую фантазию обхохочет, и сам фыркнул. Потом засмеялся. Потом захохотал. Это надо же! Генерал моет пол!

      Дедушка строго взглянул на меня, не отрываясь от дела. И вдруг засмеялся. Тоже захохотал.

      – Давай-ка, – сказал он мне, – ищи вторые калоши! Бери вторую тряпку!

      Вторых калош, конечно, не нашлось, я шлёпал босиком по мокрому полу, двигал диван, расставлял стулья, протирал мебель влажной тряпкой. Голову я повязал полотенцем на пиратский манер, заставил сделать то же самое и деда. Мы походили на двух матросов, на двух разбойников, прибирающих каюту одноглазого капитана. Хриплым голосом я распевал строчку из какого-то фильма:

      Эх, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!

      Ох, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!

      Ух, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!

      Других строчек я не знал и повторял одну эту. Только междометия менял: эх, ох, ух, ых. Песня была простая, и дедушка стал мне подтягивать. Получалось у нас весело, в лад:

      Ых, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!

      – Чем это так вкусно пахнет? – наконец спросил я.

      Дедушка странно всхлипнул, бросил тряпку и, поскальзываясь на мокром полу, побежал в кухню.

      Оттуда раздался грохот, дедушкин стон, я кинулся ему на помощь, и снова рот у меня открылся. Автоматически.

      Из газовой духовки тянулся лёгкий дымок, а на тарелке посреди кухонного стола возвышалась пирамида поджаристых, аппетитных пирожков.

      Вот