О, этот вьюноша летучий!. Василий П. Аксенов

прислоняется к каким-то железным воротам, закрывает усталые очи и вдруг слышит за железом нарастающий гул, шум сотен голосов, перерастающий наконец в громовой возглас:

      – Долой!

      О. Илья отскакивает от ворот и вовремя – ворота распахиваются, и грозная темная волна людей выплескивается на перекресток.

      Некто в кожаной тужурке прыгает на ворота и кричит, потрясая в сумраке белым кулаком:

      – Долой хозяев-толстосумов и грязных штрейкбрехеров!

      – Долой! – отвечает толпа. – Стачка! Стачка!

      Отброшенный к стене о. Илья быстро-быстро крестится и вдруг пугается еще больше: в одном конце проспекта появляются всадники, в другом – цепь вооруженных людей.

      – Казаки!

      – Полиция! – кричат в толпе.

      – Товарищи, расходитесь! – надрывается с ворот кожаная куртка. – Не поддавайтесь на провокацию!

      Забастовщики все быстрее и быстрее вытекают со двора фабрики. Всадники и полицейские врезались в толпу. Хлопнуло несколько выстрелов.

      – Окружай! Не пущай! Вяжи агитаторов! – вопят хриплые глотки.

      Люди бегут, озлобленно оборачиваются, грозят кулаками – погодите, псы! Смятению о. Ильи нет предела. Что за город такой, эта имперская столица – дьявольское наваждение! В полуобмороке опустился он на панель, закрыл голову руками и только слышал топот сотен ног. Потом все затихло. Он поднял голову и вновь увидел полнейшую каменную пустыню, будто и не промчалась здесь минуту назад бурлящая страстью толпа.

      – Братия! Кто же здеся из Царевококшайска? – воззвал о. Илья.

      Из-за угла медленно выехали автомобиль и две пролетки, забитые карнавальными масками: красные губы, белые лица, зеленые глаза.

      Крик ужаса издал о. Илья и помчался прочь. Ряса путалась в ногах, он стянул ее через голову, и она вилась теперь за плечами, как крылы.

      Ловок бес!

      Скейтинг-ринг в последние годы стал самым популярным развлечением. Увлечение роликовыми коньками приобрело характер эпидемии, и аэроклуб «Икар», естественно, не избежал поветрия.

      Увы, до Царевококшайска эта мода еще не дошла, и наш бедный Юрочка Четверкин, он же прославленный летун Иван Пирамида, поначалу напоминает корову на льду. А вокруг скользят хлыщи с английскими проборами, в пиджаках с раструбами, ловкие дамочки в жюп-кюлот. Гремит музыка.

      – Хотел бы я посмотреть на этих шутов за рулем Фармана, – ворчит Юра.

      – Да у вас уже получается, Пирамида! – изумленно воскликнула коломбина. – Какой вы право – талант!

      И впрямь, Юрочка – ловок бес! – уже описывает вполне сносные круги и с каждым кругом все смелеет.

      К нему ловко подкатывает денди с моноклем.

      – Месье Пирамида, позвольте представиться. Теодор Отсебятников, скучающий богач. Хотите шампанского? Ящик? Два? Вы давно из Сибири?

      – Я сейчас из Африки, – небрежно бросает Юра, – через Париж.

      – У меня в Сибири прииски, – Отсебятников откупоривает бутылку шампанского и быстро выпивает ее всю сам, бокал за бокалом. – Эх, хороша «вдовушка»! Сочувствую политическим…

      Юра в восторге от нового умения кружится на роликах.

      – Я