О, этот вьюноша летучий!. Василий П. Аксенов

сквозь нас и теперь уже удаляется, вздрагивая под струями балтийского ветра.

      – Увы, господа, авиация не станет всеобщим достоянием, – произносит вальяжный мужской голос.

      Под хлопающими тентами на террасе аэроклуба стоит беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский. Он следит за удаляющимся аэропланом.

      – Да почему же, почему, господин Вышко-Вершковский? – пылко возмущается, простирая к беллетристу руки, Юра Четверкин. Вот наш герой: волосы ежиком, беспокойные прозрачные глаза любопытны, розовые щечки, засаленный мундирчик реального училища.

      – Наше поколение страдает головокружением на высоте! – резко отвечает Вышко-Вершковский и поворачивается. Усики, золотое пенсне, энергический подбородок. – Атлетизм, греко-римская борьба – вот путь нашего поколения.

      – Не согласен! – восклицает Юрочка. – Лишь рожденный ползать летать не может!

      Худой и строгий человек, сидя на барьере террасы, с волнением вглядывается вдаль.

      – Валерьян начинает планирующий спуск…

      – Господин Казаринов, – с уважительным достоинством обращается к нему юноша. – Позвольте представиться – Юрий Четверкин. Я всегда, Павел Павлович, преклонялся перед вашей теорией тянущего винта.

      – В свою очередь, господин Четверкин, меня очень интересует ваша идея глубокого виража.

      Изобретатель слегка поклонился Юре.

      Вышко-Вершковский предложил сигары. Все закурили.

      – Двупланы, однопланы… – задумчиво протянул беллетрист. – Уж не прообраз ли стальных птиц Апокалипсиса?

      – Ох уж эти беллетристы! – с досадой восклицает Юра. – Да, если хотите, аэроплан – это орудие мира! Мистер Уайт подтвердит мою мысль.

      – О, иес, сетенли!

      На террасе появляется сухопарый англичанин Грехем Уайт.

      – С аэроплана можно бросить взрывательный снаряд на любой дредноут. Война теряет смысл, – горячится Юра.

      – Тре бьен, месье! Манифик! – С этими словами подбегает знаменитый француз Луи Блерио.

      – Что вы скажете о нас, русских летчиках, месье Блерио? – с горделивой важностью спрашивает Юра Четверкин.

      – Тре бьен! Манифик! – восклицает Блерио.

      – Мой друг Валериан Брутень! – торжественно объявляет Юра.

      На террасу с летного поля, снимая защитные очки, поднимается пилот в кожаной куртке и крагах. Молча, по-мужски, Валериан Брутень и Юра Четверкин обнимаются.

      – Господа авиаторы! – послышался мелодичный голос.

      Все обернулись к девушке, которая вышла из глубин аэроклуба. Она, как и Брутень, была затянута в пилотскую кожу, а в руке ее покачивались два цветка – белый и красный.

      – Брутень и Четверкин, могли бы вы отважиться на трехсотверстный беспосадочный полет в отечественном аппарате со стосильным мотором «Гном»?

      – Мы с Юрой, – отвечает Брутень, – давно уже выбросили из своего лексикона слово «могу» или «не могу» и заменили их словами…

      – «Хочу» или «не хочу»! – подхватывает Юра.

      – Позвольте, я запишу, – Вышко-Вершковский достает золоченое стило. – Философски это