Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака. Адам Гидвиц

на место или нет?

      Никто не двигается.

      – Я не разбойник. Я монах из аббатства Сен-Мартин. Моя мать была сарацинка, – он использует именно это слово, поскольку они его наверняка знают, – вот почему у меня такая темная кожа. Но я монах. Монах.

      Они все еще не двигаются, рты глупо приоткрыты.

      – Даю вам еще один шанс, – говорит Вильям, – подберите колесо и наденьте его на ось. И не надо так гнать, это чересчур разбитая дорога, чтобы ехать так быстро на такой груженой повозке.

      Он ждет.

      – Если вы сейчас не управитесь с колесом, я опущу ее. Никто не шевелится.

      Вильям выпускает из рук ось. Повозка плюхается на землю, слышен треск сырого дерева.

      – Я предлагал вам, – говорит Вильям, пожимая плечами.

      Женщина с бледными глазами бормочет что-то про Антихриста. Мужчины вцепились в потные рукоятки оружия и настороженно следят за Вильямом. Так что здоровенный послушник идет прочь. Повозка, разбитая и бесполезная, лежит посреди дороги.

      Сюда он добирается к закату. Передний двор пуст, только на обрубке полена, посвистывая, сидит конюшенный мальчик, Жак. Вильям становится перед ним и говорит:

      – Прошу прощения.

      Жак поднимает глаза, кричит и падает с полена на спину.

      Вильям тут же опускается на одно колено и говорит:

      – Я брат из монастыря Сен-Мартин. Я хочу всего лишь места, где можно выспаться и поесть, если можно.

      Жак, спотыкаясь, пятится, а потом поворачивается и бежит в дом, чтобы позвать меня. Говорит, что там во дворе здоровенный малый в маске, просится на ночлег. Я выхожу. Я уже видел африканцев. Когда держишь трактир, кого только не увидишь. Но, должен признать, такого здоровенного, как Вильям, не видал никогда. Хотя нет, однажды видел. Красного Монаха, Микеланжело ди Болонью.

      В любом случае я не мог впустить Вильяма.

      – Почему это? – восклицает Жером, и его лицо, скрытое бородой, становится пунцовым.

      – Послушай, брат, он славный парень, он мне нравится. Но он же выглядит так, словно сошел со страниц Откровений Иоанна Богослова. То есть у него приятное лицо, если приглядеться, но обычно люди и не приглядываются. Они просто бросают взгляд, встают и уходят. А у меня трактир.

      Так что я предлагаю ему заночевать в конюшне. Бесплатно. Это, по крайней мере, честно.

      Тогда он спрашивает еду. Я спрашиваю деньги. У него нет денег, но он говорит, что отработает. Так что я велю ему убраться в стойлах. Он отличный работник, этот паренек. Когда он управился с делами, я приношу ему добрую порцию голубиного жаркого. Он, должно быть, оголодал, потому что в три глотка опустошил огромную миску. В общем, я оставляю его в конюшне, и вскоре он уже храпит так, что слышно в трактире.

      Ну вот, Вильям здесь.

      А вскоре дверь распахивается и входит компания очень грязных рыцарей. И очень бедных. Ни лошадей. Ни сеньора, кроме тех, что платят поденно. Бродят там и сям, задирают честных людей. Скажу вам, что от Крестовых походов по крайней мере тот толк, что забияки вроде этих убираются подальше отсюда и мутят воду