Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…. Михаил Казовский

на медицинском и готов ассистировать.

      Все ждали за дверями больше получаса, а затем набросились на вышедшего Фокса: что и как? Тот ответил прямо, потирая ладони:

      – Ситуация нехорошая. Брадобрей сделал операцию грамотно, но, как видно, не сумел обеззаразить рану полностью. Нам пришлось ее снова вскрыть и прижечь как следует. Если нагноение будет продолжаться и завтра, ногу придется ампутировать.

      – Неужели?!

      – Это крайняя мера, на которую мы пойдем, чтобы сохранить ему жизнь. Но посмотрим, как пройдут день и ночь. Нам же остается только молиться.

      Лермонтов и Одоевский собрались «на разведку» на базар. Декабрист по дороге восхищался мастерством доктора – золотые руки, тонкая работа, гений медицины.

      – Он бы мог иметь богатую практику в Петербурге или Москве, – продолжил Александр Иванович, – так ведь нет. Добровольно поехал на Кавказ, подвергается опасности и спасает людей. Что за человек, право слово!

      – Мало ли подвижников на Руси, – заключил Михаил.

      – В том-то все и дело, что мало.

      На базаре отыскали торговцев лошадьми и посмотрели их товар, приценились. Наибольшее впечатление произвел жеребец Эльмас из табуна так называемого «ханского завода» – высота в холке сорок вершков (около 140 сантиметров), шея мускулистая, грудь глубокая и широкая, ноги и копыта короткие, но крепкие, лоб высокий, глубоко посаженные глаза. Эта порода называлась по-местному «кеглян».

      – Вы нигде такой больше не найти, – убеждал торговец-татарин с жидкой бородкой. – Чистокровный джинс-сарыляр. Род ведет от отборный хорезмский аргамак. Посмотри, хозяин, где шея, где кадык. А? Только у аргамак есть такой. Волос тонкий и мягкий, как шелк. Золотистая масть. И у нас весь табун не худшей.

      – А почем? – спросил Одоевский.

      – Двести рубль, – не моргнув глазом, ответил хитрец.

      – Эк, куда хватил! За такие деньги в России двух приличных жеребцов купить можно.

      Но торговец презрительно поморщился.

      – Э-э, Россия! Разве там есть такой красавец?

      – Сто пятьдесят, – назвал Лермонтов цену.

      – Обижаешь, хозяин. Разорить меня хочешь?

      – Коль по сто пятьдесят, мы возьмем двадцать. И на круг выйдет три тысячи. Разве плохо?

      – Три тысяч – хорошо. Но когда по двести – выйти четыре тысяч. Еще лучше.

      – Ну, как знаешь. Мы пойдем искать других продавцов.

      – Стой! Стой! – испугался татарин. – Сто девяносто.

      – Сто шестьдесят – и точка.

      – Вай, зачем точка? Надо торговаться побольшей.

      – Торг окончен. Красная цена – сто шестьдесят.

      – Дай хотя бы сто семьдесят.

      – Ни за что.

      Продавец нахмурился.

      – Должен говорить с мой хозяин. Завтра приходи.

      – Хорошо, придем. Только, чур, Эльмаса никому без нас не продавай.

      – Нет, нет, Эльмас – для вас.

      – Стихами заговорил, каналья! – засмеялся Лермонтов. – Завтра мы придем вчетвером и, Бог даст, с нашим командиром.