Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…. Михаил Казовский

оба рассмеялись.

      Неожиданно князь сказал:

      – Я вчера видел, как на вас глядела Майко. Будьте осторожны.

      Лермонтов удивился.

      – Осторожен? Почему?

      – У нее в роду были чернокнижники. Если она захочет приворожить, вы потом навек потеряете разум и покой.

      – Дато говорил мне, что Майко ему нравится.

      – Да, я знаю. Они состояли в переписке, но она к нему питает только дружеские чувства. – Князь чуть помедлил. – И потом для Дато я наметил иную партию – внучку царя Георгия Тринадцатого, светлейшую княжну Анну Ильиничну.

      – О, неплохо! А Дато знает?

      – Знает, но пока сопротивляется. Он, видите ли, влюблен в Майко! Да мало ли в кого мы влюбляемся в юности. Надо смотреть на вещи реально.

      – Сердцу не прикажешь.

      – Сердцу – да, но уму можно. И жениться надо не столько по сердцу, сколько по уму. Как у вас говорят в России: по расчету.

      – Вы женились на мадам Саломее тоже по расчету?

      Князь расхохотался.

      – В этом смысле мне повезло: и расчет, и чувства совпали.

      Всадники повернули обратно. Лермонтов задумчиво спросил:

      – Получается, если Майко выйдет за другого, то вопрос о Дато повернется в нужном для вас направлении.

      – Да. – Чавчавадзе похлопал коня по шее. – Но не стройте иллюзий, мон шер ами[23]. Родичи Майко не дадут согласия на ваш брак.

      Лермонтов вспыхнул.

      – Я не понимаю, отчего? Вы же дали согласие на брак вашей дочери с Грибоедовым!

      Князь пожал плечами.

      – Ну, во-первых, пророссийские настроения десять лет назад были в Грузии намного сильнее. Во-вторых, Грибоедов был сановником высокого ранга – действующим министром. В-третьих, Нино умоляла меня об этом… – Он сделал паузу. – Вы не обижайтесь, Михаил Юрьевич, с вами по-другому…

      – Можно обвенчаться и без согласия родичей!

      Александр Гарсеванович хмыкнул.

      – Можно, но не советую. Здешние законы суровы. Избежать последствий вам удастся, только скрывшись с ней в России. Но такой исход чреват для вас обвинением в дезертирстве.

      – Меня, должно быть, скоро переведут в Петербург.

      – Когда переведут – поразмыслите об этом отдельно.

      Весь дальнейший путь до усадьбы Лермонтов молчал. Князь рассказывал о своей службе при Барклае-де-Толли, анекдоты о войне 1812 года, но он не слушал. Повторял про себя: «Вот назло, назло украду Майко и женюсь на ней. Не боюсь я ни Дато, ни князя, ни ее родных. Всем утру нос! Навек запомните, кто такой Маешка. Я для вас, видите ли, не знатен и не богат. Зато она влюблена в меня. Этого достаточно».

      В усадьбе всадники поблагодарили друг друга за компанию. Чавчавадзе пошел отдохнуть до обеда, а Лермонтова встретили внизу Нино и Като. Младшая подошла с большой красивой тетрадью в золотом переплете.

      – Дорогой Мишель, у меня к вам просьба. Напишите что-нибудь мне в альбом. Я была бы счастлива.

      – С удовольствием.

      Он взял тетрадь и поднялся

23

Мой дорогой друг (фр.).